ПОЭМА ДЛЯ АРХИТЕКТОРА
ВСТУПЛЕНИЕ — ЭПИЛОГ
.
А будущее повернуло вспять.
Его постройки, улицы и тени
мы стали понемногу различать.
И вот — глядят за облака растения.
.
Речистой увертюры кислый плод
что в плотных листьях спрятаться хотел,
к столу был подан, только лишь созрел.
И что теперь? Им потчуют народ.
.
Посыл — кто не был, вряд ли что поймёт,
бессмыслен. И за ним другой посыл,
что раньше — лучше. С виду образ мил,
не верен в корне. Но молва — идёт.
.
Меж крайностей, как между тротуаров.
Проезжая пугает полоса.
Но что имею — я имею даром,
и что живу — не боле полчаса.
.
Я не себе в ущерб, но сделав выбор,
портретную продолжу галерею.
Зима грозит — и вглубь уходит рыба,
и люди одеваются теплее.
.
Писать о том, чего не знаешь — жест
решительный. Однако, я трусиха.
Вот и теперь, чтоб не случилось лиха,
чужой к поэме выбираю текст.
.
Для горожанки — счастье среди звуков
полифонии, жуткой и родной,
хоть несколько созвучий сердца гулких
на весь псевдоклассический покой.
.
Так, звук один способен жизнь сберечь
великолепной, сильной и нетленной.
Вступление затихло. Сердца речь.
Оно одно, одно во всей вселенной.
ВСТУПЛЕНИЕ
.
Полифоничной классики размер
порой похож на городские виды,
где много призм и очень мало сфер,
глядят следы немаленькой обиды.
.
Дух затаён, и если скажут вдруг:
есть человек не с горькою душою,
я не поверю сразу. Так устроен
и человек, и человека круг.
.
Но среди душ привычных есть порой
создания совсем иного царства.
Они живут, творя своё пространство,
и о таких нам говорят: герой.
.
Сомнительное слово. Только мы
зачем-то в них как в помощь Божью верим.
Вот, он придёт, и нам откроет двери,
преобразит в нас души и умы.
.
И эта вера, в человека ли,
во что-то ли, помимо человека,
как тоненькая первая наметка,
сильнее звёзд, сильнее зимней тьмы.
.
Так что и мне самой не жалко дара
или того, что даром назовут.
Отец Геннадий! Души очень ждут.
Среди зимы. Среди чужого жара.
.
Вы верой здесь и чудной верой — там,
среди своих невиданных строений.
Побудьте с нами. Очень важно нам.
Лентяи вечно жаждут объяснений.
.
Мы стол накроем. Испечём пирог
из наших невозможных достижений.
А лично я чуть-чуть украшу слог,
для вящей славы будущих творений.
ДЕТСТВО И ЮНОСТЬ ГЕРОЯ
.
Начать сначала можно не скупясь
на прошлые симпатии и вехи.
И вот, стихия времени, клубясь,
смягчила и последние помехи.
.
Ещё пахло парным молоком в коридорах из тёмной сосны,
ещё тихо струились в клетушках желанных желанные сны,
ещё карп золотой не в продмаге ловился.
Ещё лес, словно Иерусалим, золотился.
.
Были бабушки — ревностные паломницы;
всё, о чем помолились — обязательно вскоре исполнится.
Были дедушки строгие, знали как будто весь свет.
Кроме комнаты дедушки, в доме иконочек нет!
.
И старые дома с великолепным парком.
И тайная, на книги в основном, рыбалка.
.
В мелькании прошедших дней видны
лишь следствия. И не видны причины.
Но сын растёт. Сын просто молодчина.
Ему судьбой дары принесены.
.
Он рисовал, когда курился чад
от масла постного на кухне.
Он рисовал, когда соседский взгляд
высматривал соседскую же рухлядь.
.
Он рисовал. Вверху висел большой ковёр
с портретом Ильича. Заняв журнальный столик,
он рисовал. Казалось бы — не боле!
Но в нём уже — строитель и гравёр.
.
Талант слегка похож на петушка,
с какой-то странной меткой на головке.
Вся жизнь его идёт исподтишка,
от внутренней обновки до обновки.
.
Нет, мрачности в нём нету интересной,
и внешне будто не заметен он.
Внедрившийся как старший, в мир сей тесный —
не выброшен, а лишь перемещён.
.
Лишь отстранён от дел. Имея опыт
различных ценностей и величин,
родится в мир, лишённым нужных хлопот;
и вот один. Почти совсем один.
.
Ещё в бутылках белых молоко,
ещё одежки просто так не купишь,
и нищета ведёт с собою скупость,
а вуз пройти, как поле, нелегко.
.
Но Бог хранил любимца. Свет его
замечен был. И вот, среди элиты
Геннадий, и душа его открыта
для жизни и для доброго всего.
.
Различность средств к войне вела порою;
и помню я, как делится народ
в компании по роду и по крою.
Где был Геннадий — всё наоборот.
.
Картина стоит свеч: в потёртых брюках,
слегка сутулый, искренно большой,
в компании, приближенной к наукам,
ведёт шутливый, но серьёзный бой.
.
Добро и зло. Когда бы мы узнали
хотя б одно, то умерли бы. Но
и жажде, и прекраснейшей печали
в нас долго жить и царствовать дано.
ВЫБОР СОСТОЯЛСЯ
.
На старых фото мамочки глядят
как кинодивы: интеллектуальны,
причёсаны изящно, в платьях бальных,
и светом фосфорическим горят.
.
Уместно песне трепетной звучать
от рыжеватых фотографий старых.
Прохладной туфлей в глине тротуара
отобразилась времени печать.
.
Но не втолкуешь олуху живому,
что он уж пережил свою печаль.
Ему своей тоски всё так же жаль,
и он дивится времени чужому.
.
Студент Геннадий понимал вполне
и векторы характеров, и вехи
упорной дружбы. Ливень льёт со стрехи,
а на картошке — точно на войне.
.
Узнал — и посторонним стать не смог.
Едва врывался в комнату, все двери,
замки разинув, поглазеть летели,
кто там пришёл — он витязь или бог?
.
Казался — неизведанного пленник,
в погоне за светилом дум своих.
И вот — совсем негаданно настиг,
и тихо так сказал, что стал священником.
РОМАНС О ДРУЗЬЯХ
.
Но прежде был и старый дом,
и всё, что совершалось в нём,
и свадьба ровно перед Пасхой
и крестный ход, почти как в сказке.
.
О свечи, свечи в темноте!
Друзья, вы те, и уж не те.
Но как бы вы не изменились,
нам вместе быть — Господня милость.
.
И в глубине земных страданий,
в которых ждётся смерть как суженая,
Среди печальных испытаний,
всем поровну досталась дружба.
АКАДЕМИЧЕСКИЕ БУДНИ
.
Жизнь начиналась страшно и тонко;
в ней было всё откровенно и ломко,
в ней приходилось швырять и кидаться,
мучаться прошлым и не возвращаться.
.
Кто опытом изведал те года,
тот помнит вкус их ласковый и терпкий.
А мир ещё вовсю кричал про мерки
и про величье скорбного труда.
.
Геннадий как художник оставался
в плену первоначальной красоты.
Он с ней служил и с ней не высыпался.
А быт стыдился выпятить черты.
.
И вот, на грани маленькой земли
забрезжила вдали
Архитектура любви и довольства;
и человек — совершенного мира посольство.
.
А дома — что дома?
Всё до боли знакомо.
Деньги родителей, хлеб, молоко.
Дитя спать легло.
.
Голод на одну треть острее, чем полуголод,
особенно, если почти что здоров и молод.
Особенно если на вид — Илья Муромец.
И жена — с колясочкой среди прекрасных осенних улиц.
.
В Лавру приехали вместе с женой на сей раз.
Благословен день и час!
ИНТЕРМЕДИЯ
.
Вопрос о творчестве останется открытым
до самого конца. Покуда человек
венец творения, ему и духи свиты
предложат свой неукротимый бег.
.
Проблемы тонкой грустная открытость
для тех, кто сам собою удручён,
уж не венец, но даже и не витязь,
а только сам себе ужасный сон.
.
Как мне, неоднократно умиравшей,
и не умершей на всю жизнь свою,
обобранной компанией вчерашней,
считать усталых гениев в раю?
.
Как мне, довольно коротко знакомой
с безумною повадкой мастерских,
писать эклогу для героев сонных,
сатирах, вдохновению чужих?
.
Не воин я. И не затем так резко
веду границу между тем и тем.
Шлифуя рамы, чёрная стамеска
врывается в чертог хрустальных тем.
.
И можно указать, с какой подачи,
до моего рожденья, начались
все эти споры, мненья, ложь и дачи.
Да что поделать? Так ведётся жизнь.
.
Я знаю, как огонь, и хлеб, и воду
и вижу, как я вижу тьму и свет,
и утверждаю творчества природу.
На то имею право. Я — поэт.
.
Поэтому когда при мне мастито
чужих имен вещают институт,
или названий золотят корыто,
я выхожу на несколько минут.
.
Над идолами, вроде транспаранта,
бумажных масс невыносимый гам.
Пускай кричат мне в спину: пропаганда!
То — ваша дочь, и возвратится к вам.
.
Мне, выбравшей как волю — заточенье,
оставшейся почти что не у дел,
отец Геннадий — свет и утешенье.
Он то же выбрал. И не пожалел.
.
Иная сторона глядит суровей
и требует решения по совести.
Но если завтрак может быть и с соей,
то нету заменителя для повести.
.
Собратья смотрят вроде хмуровато;
вполне понятно: ведь они встречали
и творческих, внутри которых — вата.
Доказывать — не избежать печали.
.
Но умоли от тихих испытаний
меня и всех, Превсеблагая Дева!
В кругу своих — вершина для страданий,
и плесень нищеты, и копоть гнева.
.
Навряд ли я сумею объяснить
прибившегося к церкви люда нравы.
Но там, где вера, легче жажда жить.
Не мне судить своих; одна управа.
.
Не передать, как возрождает дух,
пришибленный нечаянным раздором,
таинственная исповедь.
.
Для двух
она священным с Богом разговором
закреплена. А как же без неё,
без трудной, утомительной, неполной
перенести укора остриё
или житейских наводнений волны?
.
Не передать, как в Таинстве Христос
причастнику Свое являет Царство.
Но человек, ещё в долине слёз,
проходит с честью всякие мытарства.
.
Но уж довольно мне сосуды боли
переставлять в шкафу по именам.
Я славлю Бога за свою неволю
и за перенесенный мною срам.
РОМАНС О СТИХАХ
.
Вам доброго пути, стихи мои!
Смиренные свидетели спасения.
Вас дружески клевали воробьи,
терзали неприятельские мнения.
.
Мы с вами будем как одна семья;
ведь мне за вас и радостно, и больно.
Я знаю вас, вы знаете меня,
и этого на целый мир довольно.
ЗОЛОТАЯ ОСЕНЬ
.
Ещё коры древесной мякоть
в осеннем воздухе дымилась,
ещё хвоею пахла слякоть,
глотая лиственницы милость.
И стоны маленького леса
казались пением высоким,
и страхи не имели веса,
и счастья набирали соки.
Ещё разбуженная лаской,
дрожала в горсточке мгновенья
опушка, выбежав коляской
на перепутие забвенья.
ВОСКРЕСЕНИЕ СЛОВУЩЕЕ
.
Из витязя неведомых вершин
Геннадий, обучаясь и взрослея,
стал зодчим их, в какой-то миг один.
Стал проще сердцем и душой теплее.
.
Вот и нового батюшку стали уже узнавать,
и порою за лицами храмовых стен не видать,
и церковница кланялась — нравов известный инспектор.
Он священником стал. Но священник тот был — архитектор.
.
В нём есть зодческий дар — видеть то, что построишь потом.
Только так и стоял без ремонта родительский дом.
В нём людей побывало — течением полная Волга.
Будто знали, что радость продлится недолго.
РОМАНС О СЧАСТЬЕ
.
Весной влекло древесные соцветия,
они казались сводами воздушными.
И люди приходили как созвездия,
родимые, святые, ненарушенные.
А лето, занимая у Крещения
прозрачности и свежести спасительной,
само влекло с собой перемещения
и встречи с новизною ослепительной.
И осень, возвратившись в парк пылающий,
росой плескала в зарево упорное.
И вечер был прохладой утешающей,
и утро было пажитью просторною.
Но вот — почти зима. И первый снег,
не знающий о силе притяженья,
блеснул на миг — и в тот же миг поблек.
Он — как Небесных Сил прикосновенье.
ВОСКРЕСЕНИЕ СЛОВУЩЕЕ
(ПРОДОЛЖЕНИЕ)
.
Ещё зимой не перечесть забот.
Чай заварив в строительном вагоне,
отец Геннадий разговор ведёт
о том же: о строительстве, о доме.
.
Но только и строительство его,
и дом его теперь не утопичны.
Они видны с церковных берегов:
спасительны. Желанны. Непривычны.
.
Как перемена в нём произошла,
не описать. Возможно ль описанье?
Но Благодать неведомо пришла,
и Бог дарил не мерой за старанье.
.
По времени он долго не служил,
а уж молва в окрестностях Арбата
что день, то набиралась новых сил.
— В чем дело?
— К вам идем!
— Ко мне, ребята?
ИНТЕРМЕДИЯ
.
В те годы я бывала в тех краях
и стены эти красные видала.
Возвышенные линии портала
и образа на розовых боках.
.
И словно бы узнала, что потом,
лет через десять, буду здесь молиться.
Хоть жизнь пойдет привычным чередом,
воспоминаньям уж ни с чем не слиться.
.
Храм Воскресения казался мне вначале
сентиментальным. Образа его
напоминали только о печали,
хотя, скорей, печалью к ним влекло.
.
Но полумрак особенный и тёплый,
внушительность убранства и цветы,
покрытые испариною стёкла
несли печать особой красоты.
.
Влекла к себе и чудная икона.
Хоть я тогда сердитая была
и пленница греховного закона,
ни в чём вокруг не ощущала зла.
.
Я приходила в храм в часы дневные,
когда никто не может помешать,
хотя гоняли бабушки смешные,
но что поделать — им ведь лучше знать.
.
В потёртых джинсах, без платка, не евши,
покинутая другом дорогим,
сражённая порядком строгим здешним,
я приходила к Богу. И святым.
.
Уверенно оспаривая нравы,
а после очень долго каясь в том,
я слышала душой святые главы
и верила, что это — Божий дом.
.
Мне было легче, чем другим. И всё же
мне было трудно этот путь принять.
И выбору, я знала, не поможет
никто из близких и друзей — и мать.
.
Смешенье душ в одной семье в то время
рождало неминуемый разрыв.
А эта тема близко к нашей теме,
и до сих пор похожа на нарыв.
.
Страна летела как в аттракционе
и что могло её остановить,
какие сказки о каком законе,
какой морали порванная нить?
.
Нет, я почти не верю в возрожденье,
в традиции — ещё слабее. Но
как в прежнем теле было Воскресенье,
так прежнее и Церкви суждено.
.
Душа, Творцом в ней вложенною тайной,
раскаявшись и отказавшись зла
и вольности губительно печальной,
незримо получает два крыла.
.
И не такой, как прежде, безыскусной,
несведущей, неопытной, пустой,
она порой себя являет в чувствах
с пронзительной небесной высотой.
.
Но что мне тратить время на рассказы,
которых смысл таинственен и тих?
Кому — автомобили и заказы
и лишь немногим — жития святых.
.
Увы, но приходское резонёрство
рисует лишь в приближенных чертах
привычных дел жестокое упорство
и в человеке непривычный страх.
.
Так что отцу Геннадию досталось.
А он, как бы не слыша ничего,
всё строил, строил, из чего осталось,
и выстроил; тому свидетель — Бог.
.
И судя даже по воспоминаньям,
его хипповый этнос полюбил.
Я слушала с особенным вниманьем,
осмысливая слух — по мере сил.
.
Я верила. Маршрут мой был привычный:
к Апостолу Филиппу с Гоголей,
потом носить газеты в электричке
и после — кофе пить, где потеплей.
.
С Арбата часто, между разговоров,
ходили к храмам. Тот, кто знал, водил,
рассказывал. Без головных уборов,
без творческих и без душевных сил.
.
Но и тогда двойная жизнь казалась
приятной ложью. Увлечёт на миг,
перевернёт — и жизнь, такая малость,
о помощи несёт ужасный крик.
.
Потом, уже одна, уже уставши
от пёстрых будней, будучи больной,
я, словно вспоминая день вчерашний,
стремилась сердцем в храмовый покой.
.
Я полюбила и Татьянин храм,
и прихожан, которых частью знала.
Я Воскресенье тоже посещала,
и в выходные, и по вечерам.
.
Теперь моей судьбы унылой дали
я отложу в сторонку на потом.
А батюшку почти что обожали,
и фанатизма я не вижу в том.
ОСОБЕННЫЙ ХРАМ И ОСОБЕННЫЙ БАТЮШКА
.
Но вырос дух и выросла орбита.
Отец Геннадий как-то сразу стал
великим попечителем всей свиты,
которая тот населяла храм.
.
Неждановка, как слышалось названье
в кругу таких отчаянных, как я,
несла в себе незримое сиянье,
и все в нём были как одна семья.
.
Владычица и Пресвятая Дева,
Родительница Бога, Матерь всех
ждала к себе у левого придела,
и кто здесь был, тот полон был утех.
.
И этот образ, мягкий, темноватый,
и этот вечно шёлковый воздух,
и тоненькие шеи роз помятых,
подарочек оттаявших старух,
.
всё было для души как будто вечно,
и вечно будет. Время утекло,
а я всё здесь, и так же полумлечно
дыханием нагретое стекло.
.
Есть чувство без особых слов и вздохов,
и тонкое, и робкое, но в нём
как будто пропасть бродит добрых соков,
и для него, мы, кажется, живём.
.
В нём жизнь былая мне видна как в сумме,
которую самой нельзя свести
у перемены жизни накануне.
Я только должен. Ты меня прости.
.
И чувствуя себя во всём невежей,
покинув дом от всевозможных бед,
душа взмолилась: хлеба и одежды!
Ведь у меня другого счастья нет.
.
А что до тех, кто с возраста ребёнка
любил припасть к отеческим ногам,
могу сказать лишь: я вам за козлёнка.
Берите, ешьте, если нужно вам.
.
На то и христианство. Боли жало
неистребимо, как и горечь бед.
И если есть смирению начало,
то завершенья, кроме смерти, нет.
.
Но всё ж бывают дни, почти эпохи,
когда судьба становится легка.
И дни летят как песнопений строки,
и у лампадки больше огонька.
.
В такие дни почти что беззаботно
течёт обычных дел моих река.
И это счастье кажется добротно
и создано на долгие века.
.
Домашнее и праздничное чувство
нестойко, без него ж не дом, а хлам.
Его хранить — великое искусство.
Отец Геннадий, помогите нам!
.
Оно осталось в храме Воскресения,
хоть те же там, хоть видом уж не те.
Но этот храм, другим не будь в смятение,
весь в этой тихой праздничной черте.
.
И в воскресенье вечером моленье,
и после — освящённая вода.
Все дышит раем, и во всём — явленье
какого-то изящного труда.
Так и осталось.
ХРАМ СВЯТОЙ ТРОИЦЫ
.
Но вернёмся дальше.
Как скоро настоятельство пришло,
пришли и силы. Стены к месту тащат,
а раньше их течение несло.
.
И храм другой, и люди, хоть отчасти.
И он другой стал, строгий, и большой.
А всё вокруг — и тяжести, и страсти,
разведанные опытной душой.
.
И всё постройки. Но теперь в вагоне
из банки кофе сыплется тайком.
А жизнь летит, и смерть — за ней в погоне,
как за уже назначенным пайком.
.
Талант, почти что вышедший из тени,
окрепший и решительный, несёт
среди людей своё названье — гений.
Не сразу подошёл его черёд.
.
Да я и не поверю в гениальность,
преподанную от младых ногтей.
Есть в этой мысли некая коварность
и лучше было б не родиться ей.
.
Ему нужны и опыт, и пространство,
обилие предметов и вещей.
И ценностей душевных постоянство
для жизни восхитительной своей.
.
Всё это собралось как ненароком,
среди почти неслыханных забот.
Приходят: расскажите, как жить с Богом?
Не думал ведь, но знает, что живёт.
.
Рассказов было много. Но желаю
не чудеса описывать сейчас,
а лишь финал. И на дороге к раю
уже определён и день, и час.
БЛАГОВЕЩЕНИЕ
.
Он будто знал. И будто не боялся.
Последний Пост Великий оживал
лазурной богородичною краской
и снег стелил на окна кружева.
.
Мир отодвинут лёгкою рукою
со всей своею сутолокой. Ночь
несла с собой и боли, и покоя
объём такой, что уж не превозмочь.
.
Едва смягчились линии строений,
на тихое прошение в ответ,
и сон пришёл — почти без сновидений.
И больше сна во всей природе нет
.
Москва благочестивая кипела
и затихала, и в молчанье шла
и снова шла, и верить не хотела
тому, что увидала и ждала.
.
Мир чудился не сине-золотистым,
а чёрно-серым. Чудился рубеж,
где жизнь не будет лёгкой и искристой,
а полной боли, боли и невеж.
.
Но то было видение. Порою
оно застит глаза и самых ясных душ.
Осталось чувство мира и покоя
и синева в глазницах тёплых луж.
.
А линии изведанных кварталов
скопировали строившего нрав.
Скопировали улицы и залы,
себя в небесном городе узнав.
.
Москва смягчилась как-то. Стала доброй,
домашней, с парком, как и старый дом.
И пламенные высились сугробы
как купола, над золотистым льдом.
дневник
на середине мира
гостиная
кухня
станция
