АВАРИЙНОЕ ОСВЕЩЕНИЕ
И чешуею розовой пестрит,
пустынный снег, и бездна говорит
подледной речью.
Светящиеся колья ставит ночь,
уловлены мы в сети, и помочь
нам больше нечем.
В СВЕТЕ МЕРТВОГО СПУТНИКА
Под луной, на луне снова осень стоит
и чернеют моря как листва подо льдом.
Ломким ливнем лучей в глянце залитых плит,
никого не ведущих в заоблачный дом,
отражается он, мертвый спутник земли.
Или был он задуман, пустующий нимб,
для того, кто прошел, как деревья прошли,
но в светильник огонь не сомкнулся над ним?
И обобран до нитки, безроден и нищ,
тщится воду ловить он в худой свой кувшин
и растут на луне из его пепелищ
и руины, и зелень на гребнях руин.
САЛЕХАРД
Что тебе до меня, тальниковая голь краесветного лета?
Вот, как остов до полюса недотянувшего судна,
тянет мачты пропащие город-острог и продета
косяками их млечная стынь — высока, непробудна.
Там бараки легли топляками, прибитыми к броду,
и небесные воды с земными так зримо сомкнулись,
что, из времени выбыв, глядят сквозь высокую воду
версты шпал погребальных, дощатые оползни улиц.
И не помнит вода, сколько пришлых и разных обмыла,
беспризорный поморник кричит у Ангальского мыса, и знаю:
детям тундры не всуе воздушная светит могила
и сиянья живут не напрасно в ночи, ни на чем зависая.
ОВИДИЙ
I. НАУКА ЛЮБВИ
И упряжью уходят лебединой
в какой-то лимб, в какой-то ветхий зев
снега твои преступные, Овидий.
Повсюду вьюги варварский распев,
но пристывает перышко к рогоже
зимы, к версте верстающей версту,
и россыпь огоньков пустопорожних,
твою изобличает немоту
и в ней обозначает твое имя.
И снег сквозь пламя клетками твоими
летит, роясь, витает на лету.
II. МЕТАМОРФОЗЫ
А любить здесь — безлюдную землю узреть
пережившую воды потопа: вот нить
солнце тянет сквозь тину, висящую средь
веток, коими боги судили обвить
мне древесные руки твои; умереть
не дано нам, но лишь двуединым всходить
нескончаемым древом, чьи корни — в земле,
кроны — в небе срослись, и горят как в золе
струи хвороста, грея взошедшее дно,
и шумят, повторяя, что корню во мгле
перегнивших их листьев хранить суждено.
ВЕЛИКАЯ СУББОТА
Ты завершаешь земную природу
в мох на глазах выбывающим лесом:
выйдя из вод, он уходит под воду
и проступает морозным замесом
слабых лучей, как орнамент по своду,
к Пасхе отмытому: просеки, лица,
в лилиях сонных Твоя Плащаница,
свечи, зажженные к крестному ходу.
Ты завершаешь земную природу
и отмеряет секунды водица,
капая в таз, и отрадны юроду
тундра без птиц и весна, и больница.
РАКУШЕЧНИК
Как уплывала лодка по реке
от спящих в молодом березняке,
а утром утонувшего искали
(икона доплыла до островка,
где вечерами снег березняка
белей ростков картофеля в подвале),
как жили мы. Мы жили? Нет, едва ли —
воды не обнаружишь в той реке.
Ракушечник блестит себе из тины,
часовенки крылатые руины
летят куда-то, дышат налегке.
КРЕСТОВОЗДВИЖЕНИЕ
(14/27 сентября 1993)
(14/27 сентября 1993)
Памяти отца
I. ВЕТЕР НА НОВОМ КЛАДБИЩЕ
В Москве стрельба. И праздник урожая
с повестки снят за скудостью щедрот.
Поют старухи. Ветер, обнажая
холмы, ввергает в свой круговорот
венков бумажных жертвенные стаи
и гасит свечи. Длится переход.
Но в ту пустыню смертных не пуская,
сомкнулись воды: солнечно и свод
не двигнется...
II. НА СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ
Не удалось ему в стаи сбить их
там, за крестами, и бросил их
ветер, венки эти, в связках, нитях,
стихнув к утру на кругах своих.
И шелухою в руке Господней,
зерна растершей, сей сор блестит.
Дождь шелестит. И землей исподней
холм твой сквозь дождь на меня глядит.
III. ТАМ ЖЕ: СОЛНЦЕ
Ветром влачимых венков из салфеток
шорох словесный. Беспомощность горя.
Памяти здешней тщета.
Сквозь желтизну коченеющих веток —
вид на распутья скитавшейся голи,
умная их немота.
IV. ДЕВЯТЫЙ ДЕНЬ
Смотри: земля воистину сырая,
а даль в разрывах мерзлых позолот —
как пустота арктического рая.
В лазурь непререкаемых высот
плывет, по нитке с миру собирая,
разъятый ум свидетелем пустот,
земной равнины света столбового.
Не осень завершила трудный год,
а вверилась нам вечность без покрова:
в лазурь непререкаемых высот,
в молчанье облачившееся Слово.
V. ЗДЕСЬ
Нищ родильный дом здесь как Твой вертеп
и в Твоем соборе устроен морг,
в нем же - колос, плевел ли ты исторг —
в своды бьется плач, мир срывая с скреп.
Так срывает ветер венки с холмов
и виднее купола мертвый крин
над землей, что вся, целиком, — Твой зов,
совокупность слез, встречи день един.
VI. ПАРАСТАС
Парк ли это стоящий по плечи в крови,
свет ли сделался почвой — той красной землей
из которой и взят он, скудельный сосуд,
распадается чаша - сохранно вино.
VII. ПОДГОТОВКА КРЕСТА
Полуденный мне снится окоем
и нашей лодки на Оби прозрачный дом.
Олифлю крест в сторонне-праздничном саду.
На славу крест, отец, я глаз не отведу.
Промерзшим крестным садом — берега
и явь солнценачальная строга.
Ты снова на земле меня родил,
сам невредимым сделавшись, отец.
Я вижу нашу лодку-кораблец,
лучей непрогибаемый настил,
дышу новопреставленной зимой.
Вот мачта для детей, чей путь — домой.
ИЗ ТЕТРАДИ НЕОФИТА
*
Да, в тартаре сияющий пролом
так не слепит уж веденьем свободы,
но солнце в храме, пущенном на слом,
и медленно врачуемые своды,
где известью повыеденных глаз
весь день с тебя не сводят очевидцы…
Да, узник умозрительных прикрас,
ум-путаник со смертью срастворится,
но если он, измаявшись, угас,
но тонкий холод, веявший и в нас,
на ветке тала блеклая тряпица…
*
А то еще два камня обреченных
на немоту под солнцем посреди
ручья среди никак не нареченных
времен, текущих вспять, но погляди:
из сих камней, как сказано когда-то,
на камне сем, купаемом в лучах —
вниз головой!.. Но в чем его утрата?
Он видел снег на вспыхнувших плечах!
*
И царственный павлин, и виноград
на дискосе, и ты, пустыня-мати —
на этом языке не говорят,
молчат на нем и видят на осляти
Грядущего в волнующийся Град,
да хлынут воды первой благодати,
чтоб здешних не оплакивать утрат,
но петь. И уклоняться от объятий.
НЕОФИТ ФИКСИРУЕТ ПОТОК СОЗНАНИЯ
НА ПРОГУЛКЕ С ТРЕХЛЕТНЕЙ ДОЧЕРЬЮ,
ЧИТАЮЩЕЙ «АНЧАР» И ПОДБИРАЮЩЕЙ ЛИСТЬЯ
Шли калики дороженькой в рай,
дщерь скорбей, незаблудного света.
Не сбирай, говорю, не сбирай
эту гниль! Древо смерти мне это...
Шли калики дороженькой в рай,
солнцем праведным залитый где-то:
цвет лазоревый, свод голубой.
Как вагон из мультфильма. Ну что ты
все про вихорь? Мы лучше с тобой
про улыбку! Врачи-доброхоты,
божьи люди, каличьи пути.
Как с тобою мне, неугомонной...
Эти лыки… А вспомнишь — прости
наглотавшихся гари вагонной.
НА ПОЛЯХ «БЕСПЛОДНОЙ ЗЕМЛИ»
Землей бесплодной, призрачной страной
под гроздьями негибнущих светил
идти сквозь виноградник Твой больной
и видеть сны, где снег со дна могил
еще блестит под северной луной.
КОНСТАНТИН КРАВЦОВ
на Середине Мира.
на Середине Мира.
ПАРАСТАС
июнь 2007
июнь 2007,
часть вторая
из «Аварийного освещения»
Эссе
в разделе «ОЗАРЕНИЯ».
О поэзии Николая Шипилова
Стихи Николая Шипилова.
Поэзия-как-любовь
о поэзии Геннадия Айги
Поэзия предвоскресения
о книге ЧНБ
Камена
О поэзии и христианстве
Случай Благовещенского
о Венедикте Ерофееве и о его критике.
Спасительная жестокость
к столетию Варлама Шаламова.
ВЕЛИКОПОСТНАЯ СТРАНИЦА
о. Константина Кравцова
О поэзии Константина Кравцова
Мера приближения
ЧНБ о стихах Константина Кравцова.
Парастас
ЧНБ о стихах Константина Кравцова
на середине мира
новое столетие
город золотой
корни и ветви
литинститут
Озарения: эссе
