БОРИС   ХЕРСОНСКИЙ

***

Прежде чем муки принять,
Ты показал на примере
Лазаря, то, что по вере
людям не просто понять.

Лазарь спелёнут, возник
в чёрном проёме пещеры,
смерть забивается в щели,
Ты её вечный Должник.

Господи, мы говорим,
путь Воскресения начат.
Первенец — Лазарь. И значит,
скоро Ты будешь вторым.



***
Как чудище, сплошь покрытое жабрами, дышит толпа
зубчатыми листьями пальмы. Бог заповедает, и стопа
Твоя не преткнётся о камень. Вскоре Ты будешь висеть,
прибитый гвоздями. Как рыба, идущая в сеть,
Ты входишь в сияющий, древний Иерусалим,
который горит — не сгорает, который неопалим,
как Моисеев куст. На горе — многоярусный Храм,
прекрасный всегда, но особенно — по утрам.

Там пенье левитов, возгласы труб и крики торговцев, как стон
огромного, обреченного в жертву зверя. Со всех сторон
слышится пенье: «Осанна!». Кто-то бросает хитон
под копыта ослицы. Копыта ступают на ткань.
Люди знать не знают, откуда взялось наполняющее гортань
славословие, если кому-то сказать: «Перестань
кричать!» — всё равно не услышит. В толпе забудешь свой дом
и самого себя. Не найдёшь. Или найдёшь с трудом.

Толпе всё равно «Осанна!», «Распни!» или «Ура!».
Толпа не помнит того, что кричала вчера.
Толпе всё равно — листья пальмы, копья или штыки,
и что под ногами — одежды, или дети и старики.

Оставь их! Спасенье толпы не стоит Твоих трудов!
Но Ты уже в Храме: идёшь вдоль торговых рядов.



***
Се Жених грядет в полунощи,
тихо, стараясь не разбудить рабов,
сидящих вдоль стен, вмещающих выпуклости лбов
в сомкнутые ладони, поверх узловатых колен.
На то и рабы, чтоб не знать, что сон — это тоже тлен.

Жених идёт мимо спящих, идёт туда, где не спят
на боку, с головой укрывшись, где не сопят,
уткнувшись в подушку, где все с головы до пят
в белых одеждах. Лампады ровным светом горят.

Бодрствуй душе моя, сон от себя гони.
Вот разумные девы. Со светильниками они
следом за Женихом входят в святые врата
Царствия, вне Которого — ужас и пустота.

Бодрствуй, душе, молись, чтобы тебе не впасть
в искушение, а затем — голодной геенне в пасть.
Чтобы не видеть мрак. Не слышать скрипа зубов
вдоль стены сидящих, навеки уснувших рабов.



***
Проклятьем Господь уничтожил смоковницу-пустоцвет.
Плоды не успели созреть? Попробуй, срок оттяни…
Уже две тысячи лет, как этой смоковницы нет.
А ты всё лежишь,
укрывшись от Солнца Правды в её тени.



***
Созвездья-соцветья свечей и лампад.
Унылое чтение. Полный мрак.
Кто-то крестится невпопад.
Хор откликается. Добрый знак.

Пусть направится молитва моя,
как фимиам — к Тебе прямиком.
Руки вздымаются, и края
рукавов опускаются. Сквозняком

задувает свечу, зажигаю вновь,
снова погасла! Не прекословь:
пусть чернеет тоненький фитилёк:
как видно, погасла моя любовь,
видно, Ты от меня далёк.

Я пал, но взываю из глубины,
знаю — мысли мои прочтены
дни мои сочтены,
знаю границу добра и зла,
но вот беда, не знаю числа,
забыл о последнем дне,
о том, как страшно на самом дне
глухого колодца грехов моих,
и не видать мне Страны Живых,
я прожил в другой стране.

В огромной, сильной стране, а ну, в
бездну её! Спину согнув,
голову в плечи втянув,
ходил под стеночкой, не глядел
на величье планов, безличье дел,
отпустил бороду, поседел,
и это ещё не предел!

Перекрывали течение рек —
Ахерона и Стикса. Электроток
из небытия получил человек,
шагающий с запада на восток,
и если бы не был он так жесток,
если б не был «продуктом свой среды»,
не погас бы его свечи огонёк
утром Страстной Среды.



***
Сердце разбито. Слова Предвечного
пролита благодать.
Жить незачем. Ждать нечего.
Жить означает — ждать.

На лунной стене теней пантомима.
Заперта на засов
дверь. Шаги проходящих мимо
предрассветных часов.

Ни слова, ни вздоха. Дошла до предела
тишина, как тогда,
когда по груди обмякшего тела
стекали кровь и вода.



***
В ночь на Страстную субботу
я пытаюсь утешить себя,
рассматривая репродукцию
картины Матиса Грюневальда,
изображающей победоносное
Воскресение Христово.



***
Но картина не утешает меня,
потому что взор
невольно перемещается
от парящей в сиянии
фигуры Спасителя
к разбросанным в нижней части картины
игрушечным фигуркам спящих стражников.



*
Уж слишком они похожи
на мертвецов, павших
в какой-то средневековой разборке
не слишком масштабной, а потому
оставшейся неизвестной.



*
Но они не умерли, но спят,
а если умерли, то воскреснут.



*
Никто так и не узнал,
что с ними стало,
после того, как они пробудились.



*
Но конечно, они уверовали,
иначе ведь быть не может!

Они пробудились, когда
Уже началась Реформация.

Пробудились и поняли,
что они сторожат
не мёртвое тело во гробе,
но живую веру, которая
должна быть истинной.



*
А если не будет истинной,
то лучше ей умереть.



*
Одни пробудились католиками,
другие — протестантами.
Они взялись за оружие
и убили другу друга.

Но художник Матис Грюневальд
смыл кровь с картины, быстро,
пока она не засохла.
теперь они снова спят,
и опять похожи на мёртвых,

А Христос вознёсся высоко
в сиянии неотличимом
от блеска небесных тел.



*
Пренебесное тело Христово!

*
Скоро стража снова проснётся.
Мы знаем, что будет дальше.

И это не утешает.



*
Спящие стражники или, на другой картине,
спящие апостолы в Гефсиманском саду,
как любые фигуры убитых или уснувших,
украшают картину, особенно,
если они расположены в нижней части
и разбросаны в разных позах.



*
Бодрствуйте и молитесь,
чтобы не впасть вам во искушение:
ибо дух бодр, плоть же немощна,
поэтому бодрствуйте и молитесь.



*
Имеете стражу — идите и охраняйте.



*
Веки смыкаются. Спать.
Я считаю до десяти.
Вы слышите только мой голос.
Восемь, девять, десять.
Спать. Спать. Спать.



***
Смуглая босая стопа
ритмично давит на дощечку-педаль.
Это прялка. Вращается колесо.
Между пальцев скручивается нить,
наматывается на острое веретено.

Вокруг девушки громоздится толпа,
но девушка смотрит вдаль,
поверх тысячелетий. Равнодушно её лицо.
Час её пришел. Невозможно повременить.
Пора подчиниться. Так уж заведено.

Всё — как на картине. Собственно, это так.
Картина. Италия. Лазурный фон так глубок,
что взгляд проваливается, не находя
точки опоры. Из будущего видней:
расцвеченные холмы. Овцы бредут по холмам.

Старый плотник — жених налаживает верстак.
Мир един. Им управляет единый Бог.
Посредством Духа или золотого дождя.
Девушка ждёт. Сияющий юноша перед ней
стоит, не решаясь вымолвить: «Радуйся, Мариам!»



***
Где-то уже стоят со свечами и куличами,
заполняют храмы. Божий народ,
раздвигая себя локтями, грудью, плечами,
пробирается ближе к иконостасу, вперёд.

Храм ещё тёмен. Поют — «Не рыдай мене, мати».
Плащаницу уносят в алтарь. Воцаряется тишина
в честь «распятаго же за ны при Понтийстем Пилате,
и страдавша, и погребенна». Лишь минута одна

пройдёт в молчанье. Потом зазвенят кадила.
Запоют священники. Сверху подхватит хор.
Две тысячи лет назад озарилась светом могила.
Минута вперёд — озарится светом собор.

Ударят колокола. И люди пойдут друг за другом,
подстраиваясь к хору — каждый по мере сил,
прикрывая свечу ладонью, огромным поющим кругом,
Господи дай Своим слугам, каждому, что просил.

Ты сокрушил нам души Твоим страданьем.
Ты изранил наш разум Твоим терновым венцом.
Только и радости нам, что «в третий день, по писанием»
Ты воскрес и вознёсся, и теперь Ты рядом с Отцом.



***
Толпа расходится с кладбища где-то к пяти,
оставляя тех, кто проделал половину пути
среди бумажных цветов внизу, взаперти.

Рядом с лиловой крашенкой тоненькая свеча
дотянется язычком до солнечного луча.
птицы склюют остатки пасхального кулича.

Нищие собирают еду с могил в короба.
Златоуст писал, что на Пасху опустели гроба.
Нет никого в земле. Встретиться не судьба.