Виктория Андреева.
СОН ТВЕРДИ
Сон Тверди (1978-1984)
***вечер ветви наклонял
солнце пряталось за ними
сероглазыми немыми
с облаками по краям
вечер листьями дрожал
птицы нежное движенье
черно-сизое паренье
промелькнуло здесь и там
ветер с шорохом дышал
трели в вечере звенели
облаками сиротели
по небесным по снегам
и кривила ствол унылый
икибаною застылой
холодком далеких стран
странный северный обман
сосна
дня долгий вздох
все переходы утра
по коридорам гулким
холода печаль
минуты воплощенье смутно
реки медлительное русло
и вялая ее спираль
четыре вектора движенья
две перекладины креста
и боли предостережение
ландшафт под аркою моста
томительное заземленье
минут в слепом квадрате дня
и тело холода что непрерывно ткется
из обморока солнцестояний
и поглощается спиралью
реки гребущей против ветра
к своему истоку
***
квадрат печали грустен и высок
и стрелы ветра холодят висок
и обреченность дышит в волнах света
в зеленом вздохе трав
в округлости наивной
лета
в пунктире
птичьих криков
в прямолинейности цветов
торчащих небу дико
печали перекрестный остов
высвечивает тайну угасанья
минуты сей и дня, и лета
волны тьмы задвигались и
задышали эхом
приблизились округлые кусты
и ангела спокойный круга
повторенный движеньем листьев
облаков
схождением холмов
в барочные покои горизонта
***
шуршанье времени
терпения пролог
исходы темени
наискосок
и ночь
прохладою дыша
и снег
меланхолический
из вечности побег
***
пятнами света
выйти из лета
выйти из Леты
отблеском где-то
мелькнуть средь туч
как испуганный луч
и внезапно погаснуть
***
вечереющее дело
отложили на вчера
птица пела так несмело
занавескою летела
постепенно шелестело
отлетающее РА
***
зеленого квадрат
оттуда
око лампы
лиловеет
уюта желтизной
протянута рука причуды
здесь надо мной
синеет воздух
завершая дня овал
и мотылек мучной садится на руку
и ждет
передвигая стрелки ветра
***
настигает осень-зверь
по небесно голубому
и по городу больному
холод рыщет — ищет дверь
размеряя шаг неверный
над распластанною бездной
ясностью поверен день
звонко падают минуты
и стремительно запутан
и размерен
ритм ветвей
слышу смысл чередованья
чуть замедлено дыханье
дня
здесь паденье
там шуршанье
и страданье
шевелится серебрится
нежной тайной засыпанья
запоздалая змея
дней осенних верея
***
внося всю бездыханность утра
в размеренную грубость дня
храни спасительную смутность
пятой зажатого коня
и лиловатое безумье
косящее внаскок
зари
терпи-храни-запри сомненье
и безразличие творенья
и запоздавшее спасенье
яви
***
и если б легкому лучу
бездомно тонкому
бездонно затерянному
средь эха
задумчивого голосов
и снов
и сов
пушисто кругло
вкрадчиво молчащих
с блестящим полнолуньем глаз
в полетах серого угасших
и если б звонкому лучу
петляя в звуке —ля-
пропеть октавами
творенья
свергаясь с высоты небытия
в разверзнутые хляби вдохновенья
рельеф со впадиной объяв
поющей линией округлой лиры
и если б яркому лучу
явиться облаченной солнцем дланью
внося потоки света и огня
в отмеренную вечность мироздания
***
двоится линия холма
круги кольцуют атакуя
и центром мощного ствола
упруго крону неба рву я
и каждой клеткой веткой я
вверх рвусь извилисто минуя
препоны тлена и огня
макушкой острою ликуя
я — дуб восставший на дыбы
пятою землю попирая
корявые мои листы
непрошеные гости рая
я — вечный дерева престол
я — холм зеленых медитаций
я — танец Шивы, жизни сон
Uhrplantz предвечных трансформаций
извилистую сеть плетя
по небу я ползу ветвями
и солнце — вечное дитя
играет синими лучами
***
скольжу по зелени сквожу
сквозь облака зеленый флер
под радугой зеленых гамм
квадратом без квадриги дом
я заперта сомненьем тут
его зеленый свет в окне
и круглолицый стук минут
и блики солнца на стене
я слышу вечности испуг
смятенье веток, ветра всхлипы
геометрические хрипы
и птичий шорох высоты
невоплотившегося утра
и продолженье точек линий
в дрожащей ночью бездне синей
***
Белую лилию с розой
Алою розою мы сочетаем
Вл. Соловьев
Алою розою мы сочетаем
Вл. Соловьев
синий парус несется над бездной
солнца посланник ветер летит
запахов брызги волны покоя
мельканье веток смещенье орбит
белые звезды в зеленых объятьях
желтые луны повисли меж них
и птеродактиль малины весь в ятях
шмелями облеплен, густо звенит
ангел покоя птичьих трелях
крыльев стремительный лет
чашу с зеленым настоенным зельем
бережно-грустно несет
белая лилия — вздыбленный стебель
света струящийся столб
зелени дар разлетается спектром
в желто-оранжевый сноп
красные грани белые срезы
лета сверкающий хор
розы молчания с лилией белой
смелый плетется узор
***
два полумесяца:
слева — горы
справа — месяца
и робкие загляды
неба сквозь плетения
спиралей
и уплотненье темноты
смелей
а разгоранье полумесяца
пронзительней
и — по контрасту — ярче
свеченье неба
истончается слабеет
словно память старой женщины
готовая покорно слиться с мраком
лишь нежно оттеняет темноту
пред тем как стать
огромным глазом ночи
где только месяцу дано светить
холодным беспощадным светом мысли
***
средь моря посреди земли
средь неба, гор и Среди —
земноморья
сухой стрекочущий мотив
и ветер пряно теребит
зеленые макушки лета
и речь французская стрижом
стрижет опушки поднебесья
и эхо
празднечным холмом сбегает
в каменное буролесье
Сезанна
коричневая светотень
орнамент щедро-праздных мыслей
у виска
волокна облака повисли
и волны света катит день
***
прожив чужую жизнь
и побывав однажды
в чужом раю-краю
на час на два
попав чужою дверью
в парадиз случайный
в мир обручивший
моры небо горы
трезубцем солнца
отраженным в волнах
узнав размеренный баланс
воды огня и камня
и диссонанс дворца
испуганно печальный
увидев горний свет
рассеянный над морем
и продолженье улиц
в коридорах гор
размытую границу
неба и воды
и встречу Галии и Рима
во дворце Монако
где ветвь чужой династии
упорно стелется
отважно тщится
между игорным домом в Монте-Карло
и вокзалом в Ниццу
***
лаванды терпкая печаль
сухая прелесть иммортелей
растрескавшиеся пленеры
Прованса —
неба
сиреневая пастораль
***
барокко эксовских фонтанов
рассеянная тень платанов
и клубы сизого тумана
и неба белые листы
Сан-Виктуар пошел войною
китайской каменной стеною
на ней качается от зноя
японской графики сосна
и глина красная Адама
и лепет сосен Фукияма
парят застенчиво и странно
аркады римской кружева
Прованса полдень затухал
в предместьях суверенов Экса
он нежной белизной дышал
и каменные пилигримы
склоняли преданные спины
струился солнца нимб
гора вдали рябила бренно
средь золотых раструбов пенно
вздымался мраморный Олимп
***
две бережных реторты влаги:
земля и неба, ночь со днем
и капли неземной отваги
летят стремительно до
ждем
наполненные серым ды
ханием минут
и голубыми островами
лет
округло неподвижных
сначала падают
потом плывут
задумчиво обвиснув
дрожа меж небом и листом
мерцая сверху светом
снизу — тьмой и
зеленью бездонной и глухой —
взлетает серо-голубое
меняется пейзаж минут
***
сбегая молодо с холма
мелькая сизым небом
разбрасывая облака
паденьем смелым
напролом
вторгаясь в ветхий бурелом
роща зеленела
и мягко
облака дышали
амброзией зеленой дали
округло
наполняя чашу ущелья
пленер смягчая на мгновенье
седые крылья воздымали
кропили брызгами меня
анно Домине сего дня
***
антибесные будни
зеленая вода
компактно и уютно
расставлены суда
и яхты
форт Карре
звездою Первозванного
в оправе серогранной
на праздничной горе
сверкают солнце
море небеса
встревожено и чутко
цветные паруса
настраивают ветер
на коридорный лад
то древний антиполис
средь каменных аркад
взбирается по небу
оранжевый фасад
***
стрекочущий мотив судьбы
часы из лавки антиквара
то хриплой сухостью скрипит
то всхлипнет то вдруг замолчит
вновь монотонно зазвучит
собьется с ритма — все сначала
а на другом отлоге гор — ребенка плач
и женский гомон
и петуха полудний говор
рассыпанные по холмам
два желто-бежевых крыла
замолкли в трепетном покое
и тихие уколы хвои
лениво брошенной к ногам
так между небом и землей
таинственный творится сговор
движенье вверх и вниз схожденье
встречают линию скольженья
и замирают в летнем зное
в изнемогающем покое
***
мир алемандского наречья
войди в меня и дай понять
природу ясности двуречья
халдейской веры благодать
отправь по звездам
дай толковник
движенью глаза вопреки
вникни в излучину пророчественного мановения реки
с перстом горы в ночи торчащим
в согласных с гласными созвучьи
французской речи гам певучий
тевтонской пылкости напор
двуречный мир прирейнских гор
ладья ночная среди дня
слои базальта и гранита
граница времени размыта
и только солнечный двойник
Авроры вознесенный лик
зарозовевшись в водоеме
читает из "Авроры" Беме
***
и время улыбается во сне
позванивают колокольцы
и облака пасутся на сосне
разбрызгивая солнце
и островок в излучинах морщин
мелькает среди волн скорлупкой Ноя
и росчерк ветки надо мною
плывет за облаком
свой соблюдая чин
***
к загадке гальских снов полупричастна
Ces nymphes, je les veux perpetuer. Si clair
в гортанной сухости стрекочущих согласных
кастальский утоляющий фиал
в неторопливую округлость звуков
учусь вносить я сухость стрекозы
планирующей пассами над буком
внезапно ставшим сценою грозы
в тени невзрачного но звонкого фонтана
проказы фавна и причуды Пана
разбег Парнаса в силуэтах Ванса
по верткой тропке праздничных свирелей
я пробираюсь ритуалом стансов
среди сиянья ванских акварелей
где блеск кларизма и оккультный дым
сливаются под небом голубым
***
зеленым занавесом гор
отгородив от неба землю
я со смирением приемлю
безмолвно ясный уговор
я верю райскому чутью
зеленой щедрости творенья
в безмолвии и песнопеньи
смиренно внемлющих творцу
открытых мудрости небес
доступных роскоши доверья
и разума напор больной
блуждает тщетно средь деревьев
райских, он заблудился в трех соснах
он тщится выскочка презренный
неведая бо что творях
кричит командует надменно
но чутко следуя смычку сосны
ведущей неба тему
гремит оркестр зеленых бренно
согласно без фальшивых гамм
и блеском солнца облачась
раскачивается упоенно
средь облака раструбов пенных
***
в се мужественное время дня
когда молчит напрягшись небо
и горы сходят все на небыль
в туманном мареве клубясь
две вечности слились в одну
земная вечность восхожденья
чье каменистое движенье
и мышечное напряженье
вдруг стало облачным скольженьем
превоплотившись на глазах
и потеряв опору снизу
нахлынуло потоком сизым
в прохладу серую и прах
***
окаменелый мир
коричневый и серо-бежевый
застыл подъемами крутыми к небу
мышцею взбугрившейся напрягся
как Иаков-богоборец
***
клубящиеся кущи леса неба и дождя
пейзаж прованский с запахом лаванды
зелеными мечтами и стволами
спокойно в высоту смотрящими
в их грезах сине-сизых верх горе
и в фиолетовых засмотрах в небо
цветов нарочно незатейливых
в малиново пронзительном ожоге полдня
в коричневых и желтых петляньях бабочек
переносящих в небо
древесные излучины стволов
струение деревьев
сверху вниз
седые облака текущие на север
и облик севера влачащие упрямо
в сей августовский день Прованса
***
холодное и долгое движенье
торжественно сникающего дня
желтея происходит воплощенье
дня в ночь сегодня во вчера
и белое чуть розово сниженье
оранжевое в солнечной пыли
лиловые просветы вдохновенья
на холст мазками долгими легли
и задышали волны черного Гудзона
топя нещадно дня убогий остов
***
Я.В.
не зная воздуха огня и светабезжалостно жестоки дети сей земли
их игры злы их помыслы порочны
глоток — о! — воздуха
эссенция огня — ты — яков-ариэль
горящий Божий гнев
в пустыне авраама
ты задохнувшийся
закланный словно зверь
глоток — о! — воздуха
короткая расправа
ты — ангел огненный помилуй и прости
ты задохнувшийся без воздуха
во мраке
мрак перекрывши свет
петлей тебя настиг
змеею жалящий в пяту
замкнувши круг на слабой шее
в потоках света
ты — колесо огня
ты — лестница иаковлева
ты — Иаков
***
лети могучий дух лети
к нам заглянувший
по дороге в вечность
на разговор
на полчаса
на миг
смутивший обморок заброшенного места
и нас расколдовав
мы спины распрямив
глядим с рукой у глаз
щитком от солнца приглушивши зренье
лети могучий дух
взлетай
смелей
и да коснется нас
косое по ветру
крыла скольженье
***
наплывы боли в сна размывах
нарывах памяти моей
трамвай промчался торопливо
сон в руку — снова без людей
и перст сухой и бес —
пощадный без —
жалостно златую нить рассек
к ногам усталой Ариадны
упал размотанный клубок
в сем мрачном царстве Минотавра
развязан слабый узелок
***
J.P.
вошел к нам в дом и вышел в сон
тот человек со взглядом серым
сей человек
сей вестник смелый
вошел к нам в дом
и вышел в сон
и мы стоим пред бездной немо
и вопрошаем неумело
свеча вытягивает жало
струится в зале кафедрала
мигает плачет и дрожит
а в центре человек лежит
шотландский шарф на крышке гроба
церковных витражей разводы
ряды скамей молчанье плит
и узкострельчатые своды
сонм праведников сторожит
се человек лежит
***
молочный вечер катит
катит лаву вод
река несет
несет потоки света
и чешуею солнечной одетый
ползет гигантский змей
по городу в обход
хвостом сметая силуэтов сонм
ломая линию кольца в изгибе
он кружится как дервиш в зикре
октаве угасанья в унисон
и меркнет гулкое пространство светотеней
под призрачною роскошью растений
сгущаясь белизна чернеет
и солнечный туман погас
и вечера пророчественный час
прочерчивает линию покоя
Монтеверди
мон со твердью совмещен
волны тьмы и узкий челн
ах! надежды позади
ах! печали впереди
зыбок этой жизни сон
горек этот миг
терпкость ветра
нежность дня
тихая улыбка далей
окрыленные печалью
высота и глубина
вместе небо и земля
пасмурны морщины тьмы
белокуры ласки света
краткие тревоги лета
глухо ропщет Флегетон
рык зимы холодный сон
сон со смертью обручен
ласка тьмы убогий челн
гулкие потоки Леты
ах! надежды позади
ах! печали впереди
Эвридика! нет ответа
слабость томная в груди
угасают круги света
замирают звуки Леты
темнотой я одолен
сжалься царь теней Плутон
возглас сердца ветер воли
плачущие звуки боли
Персефона! внемли мне
просьба нежными руками
жалость острыми шипами
вздохи памяти во сне
Эвридика!
солнце светит
вьется луг цветами ветер
облака виденье птиц
захлестнул угрюмый Стикс
наплывает мрачный Коцит
гулко Флегетон клокочет
Эвридику ждет Орфей
отпусти нас царь теней!
сон любовью освящен
солнцем тихим всходит он!
ах! печали позади
ах! надежды впереди
с тенью нежной Эвридики
словно гибкой повеликой
прочь от вод холодной Леты
двое бродят в пятнах света
свет ликует и поет
Эвридике светлым эхом
песни звонкие прядет
света ясные ступени
позади смятенье теней
счастья двойственные блики
тень безмолвна и безлика
ни дыханья ни движенья
в царстве легкого скольженья
выше и вперед скорей
из владения теней
но со мной ли Эвридика?
ах Орфей!
лишь легкий крик
и слабый стон
краток этой жизни сон
горек этот миг
область сердца вечный спор
всплесков боли волхованье
радость боли угасанья
безраздельному страданью
нарастающий укор
сердца долгая обида
на владения Аида
где средь сумрачных теней
Эвридики скорбны пени
где на гибельной ступени
обернувшись в нетерпеньи
замер в ужасе Орфей
область света вечный хор
восхищенного молчанья
восходящие касанья
островерхой тверди гор
память призрачных скольжений
область странных приближений
узнаваний и скольжений
срывов недовоплощений
бесконечных восхождений
в неба сумрачный простор
Диониса с Аполлоном
незакончившийся спор
головой плывущей в Лете
головой поющей небу
Феба
с Лирой в праздничном созвездьи
Муз
вечное вращенье света
перекладинами рук
влекомых в Лесбос
в водах Хебруса
в Лебетр
у подножья Олимпа
златоуст
сон любовью освящен
сон со смертью обручен
область сердца тихий стон
область света вечный мон
мон со твердью совмещен
мон сон тверди
Монтеверди
тверди сон
ПЯТНА СВЕТА (1974-1980 гг.)
***
Сквозь сумрачный покой
серебряный и строгий
дыханье осени выводит
дней первозданный холодок
реки медлительный поток
в ее недвижности свинцовой
деревьев желтые клочки
мелькают грустным поднебесьем
и полноводностью аллей
плывут дома к истоку дней
и воздух птицею скользит
со свистом вдоль наклонных линий.
Безмолвно изогнув нам спины
дождь возник
***
Наклон сосны и эхом клены
еловый и угрюмый дух
вошел в сей дремлющий испуг
тяжелым и прохладным звоном
дня нарастающий поток
проходит высотой сверкая
Ка-тишина и тень Та-кая
и терракотовый цветок
полудня
сник
***
Весенний этюд
о обруч памяти
на трепет стрекозы
на ливень голубой
на белое паренье
и розовое густо утоленье
коричневую тяжесть погасив
зеленое испуганное бденье
но плешь земли усилием прикрыв
и зелень в синем строго разместив
плывет величием распластанное тленье
мерцанье перламутровых минут
струение скользящего начала
и чаек взвихрено и мало
чтоб брешь и обморок избыть
***
И небо голубиности и розы
и палевые стрекозы
легкого мороза
пар изо рта
румянец
лепится картина
из дыма прошлого
как боль
***
О.А.Дешард
И радостные как вчера —мне в прошлое открыты двери
какое светлое поверье
какая верная мечта
раскрытое окно в тот сон
что не кончается что длится
и как тревожно сладко спится
так бредится и так все снится
что кажется вот-вот случится
тот храм иль чудо покрова
***
Когда высокодремлющая даль
раздарит горьковатую печаль
пролеты веток безрассудногрубы
столь опредмечен явленный в них сон
так памятью над прошлым вознесен
и долгообморочнотруден
тогда крылатокудр-смиреннотих
приходит вестник голову склонив
наклонность комнаты струением озарив
в пространствах сердца тихое взрастив
свечой восплачущей в печальных зеркалах
где стынет свет затеряный впотьмах
и тихий жест приемлющий дары
как светлый шорох завтрашней травы
***
О.А.Дешард
и снова Рим как прежде до Христа
стряхнуть бы тяжесть непомерной
грусти.
Войти в него как будто бы с креста
сойти. Войти не оглянувшись.
Коснуться бы без слез
тех мраморных утех
как ярок свет, как бесконечно
нищ он.
и Бога нет средь каменных доспех
и Бога нет. его лишь только ищут.
и ярок свет и солона вода
но так мучительны соблазны
грусти. и шаг туда
уже не шаг сюда
фонтаном вздыбленное устье.
лишь бредом солнечным
блеснет во сне тот храм
корабль трехнефный
в царстве персефоны
и свет замрет полночным звуком гамм
рассеянным
угрюмообнаженным
***
ритмичное дыханье гор
их закругление туманно
явленье их отчасти странно
для жителя равнин и дол
их гобеленная печаль
плывет заплаканно и строго
мечтательным подножьем Бога
в холодную как бездна даль
и в этом долгая услада
для вечереющего взгляда
но в приближении другое:
в зеленом — светло-голубое
и продолжение холмов
в ленивой праздности цветов
улыбка горькая левкоя
ромашек деланный испуг
искусно завершенный круг
следы германского покоя
довольство с горечью
и в ряд
на полке мистики стоят
***
ах веточка моя психея
мой крупный лучик
в пасмурном окне
мой добрый ангел
маленький мой лель
ты робкое беспомощное чудо
явь полуобморока
светлая свирель
играет чутко хрипло и недужно
вызванивая ритм-капель
как будто солнце греет льдинку
стучит-звенит мотив
нанизывая рифмы под сурдинку
ты девочка психея муза чудо
веди меня вперед не оступись
***
возвращение из леса
возвращение из поля
речка тихого покоя
вдоль дороги
как вдоль моря
тишина как удивленье
доброты забытой бденье
дома посреди поляны
тихое пресуществление
чаепитие в беседке
долгое как разговор
лета тоненькая ветка
чертит чистый профиль гор
звезды редкие просторны
духи сумерек летают
празднично и монотонно
книгу вечера листают
***
доверье двери
чуть полуоткрытой
длинноты вздохов
грустью не прикрытых
и эхо памяти на расстояньи года
слепыми пальцами
мне губы шевелит
забытыми словами
***
О.А.Дешард
две панихиды две в одной
ты, Рим, прощаешься со мной
нимб скорбный желто-голубой
над головой
два голоса в душе поют
две родины сюда зовут
две памяти во мне живут
и с легкой поступью одна
с седыми буклями жена
другая шепчет мне во сне
неверно бродит в полутьме
в том полусумраке души
нерасколдованной глуши
две жизни сплетены в одной
и откликаюсь я порой
на голоса которых нет
мне нужен дальний их привет
и будто лета позади
и мне их снова перейти
и вновь увидеть пред собой
две жизни сплетены в одной
три дня осени
светло и молодо
и празднично легко
день начинает игры с тенью
он сыплет золото
сей щедрый день осенний
вслед ангелу скользящему светло
в потоки света грусть одев
тень прозрачных дерев
тень ангела на голубом покое
тень светлая как горе
и росчерк крыльев завитком
тень легконогой осени
вся в пятнах акварели
и зачерченная под ней
тень движущихся голубей
и удлиненье слез сквозь линии реки
и перья облаков сквозь голубое небо
волокна смеха плача эха
повторенные тишиной голубизной и глубиной
и сонный возглас дня
и мир божественного смысла
***
вознесенные как сон в прохладные пустоты
где отзвук света тает на губах
и бесконечное творит свой плач в годах
озвученных по прихоти дремоты
подвластное бездомному лучу
затихни коконом. немного неги —
и светлые веселые побеги
прольются радостью к подземному ключу
приди к согласью неба и дождя
услышь созвучье поля и дороги
доверься посоху тревоги
по гулким коридорам сна бродя.
и утра горькая эклога
вернется к призраку порога
***
привычка к чтению — она
так странно изменяет зренье —
сосредоточенность растенья
среди размытого тепла
привычная подробность стен
вдруг выступает ниоткуда
и ветки розовое чудо
тревожит праздничную лень
зрачка недремлющего омут
***
из Р.Макена
Молчи, молчи, моя душа.
Как день на переломе к ночи.
Свеча мигает и не хочет
Погаснуть. Простыней бледна.
И словно птица при полете
Кружит над светом снежных хлопьев
И вот уже почти ушла,
Античным профилем шурша.
Часы. Немолчен циферблат.
Момент сей заперт.
И назад не выйти.
Не вместить то слово.
Лишь над ним скользить.
***
когда сонет протянет руку с пеплом
к сожженным позади меня мостам
послушный данности предела
квадрата белого листа
когда в мой сон обезоружен сроком
войдет обман поверженный глубоко
иллюзия победы над собой
мир и вражда заспорят вразнобой
как жалок срок как ненадежны звуки
связующие прошлое в одно
и только тусклое стекло разлуки
до времени глухой поток
в размывах завтра и сегодня
несется лавой многоводной
***
прогулка под дождем
пронизанная ветром
и лета тихий всплеск
календам вопреки
повторенный беспечно
изгибом ветки и реки
дрожанием куста
в излучине моста
в прямоугольных коридорах
урбанистических просторов
***
ах безвозвратно или нет?
потеряно иль вновь закрыто?
и снова музами забытой
мне коротать угрюмый век?
и снова день заботой пуст
и бел непрошенностью буден
и многолик и многотруден
косноязычно непробуден
опустошенный человек
ибо "Зевс истребил поколение
людей говорящих"
***
рассвета лошади поплыли
желто-зеленые гривы
алые ноздри
заброшенный приливом день
аукал звонко
ребенком брошенным в потемках
и плач царапал нежно-тонко
мой слух блуждающий как тень
по дымчатым волокнам утра
***
О.А.Дешард
как звук вплетенный в жизнь
так память
настроившая чуткий парус
по ветру снов
меж коридоров расстояний
вкруг эха долгого без слов
друзей Афины вечный зов
бессонное шуршанье сов
среди витрин прозрачных Рима
орнамент пра-воспоминаний
зарубки улиц без названий
и эта южная страна
мне изначально не чужбина
и эта вечная жена
хранительница очага
мой проводник в подворьях Рима
меж этажей Олимпа и Голгофы
***
Европы тень Европы облако
утешит
Европы знак Европы голос
прозвучит
виденье мраморного эха
не умолкнет
и нежною причастностью смутит
и смутные потоки сены
токи света
перетекающие в перистый
цвет неба
в сухую ясность воздуха и
звезд
крылатый осененный дух
Европы
и ясное ее бессонье
и бережное многословье
порталов храмов и домов
мир праздничный вламинка
и улицы умытая картинка
обрушивается круто вниз
а наверх парит
храм сердца освященный
de Sacre Coeur
для истинно влюбленных
в ночь Феникса
в ее священный лик
НАФТАЛИННЫЙ ПЬЕРО (1960-1974 гг.)
***
я в чаще дремучего рая
я пойман в зеленый сачок
о кто ты тебя я не знаю
исчезни змеиный зрачок
я жду когда кончится обморок
и в полночь ненастного дня
розовым бережным облаком
выдохнет кто-то меня
***
когда мы станем снегами
и солнце взойдет над снегами
нездешними берегами
над ними пройдут облака
и вспыхнет сиреневым всплеском
цветок подаренный детством
холодным и зябким блеском
повторится в них заря.
зелёный и жёлтый и белый
по небу пройдутся несмело
повиснут над светом белым
летучие два крыла
***
Мне — белый флаг надежд.
Мне — в поле сирый ветер,
Протянута рука из-под полы
одежд
Мне — робкие стихи, неверные
обеты
И зябкие мечты передрассветных
звезд.
***
тишину как голубя
я из рук кормлю
вечер бледно-розовый
выпустил луну
задышала ладаном
свята и светла
тихою лампадою
первая звезда
богомолкой-странницей
темнота прошла
купола на пятницкой —
облака
***
А. А-ой
пред теми сборами в дорогу
погоды ломкая тревога
опустошенье и тоска
и горе Музы босоногой
ее смятенье у порога
осиротевшего дотла
мир без тебя —
как это просто:
сырой и будний блеклый день
и на трамвайной остановке
поземкой мартовский метель
и снега черная каемка
и я, как ты, с парижской челкой
из Рильке
Господин! настало время
лето длилось очень долго
пусть гуляет в поле ветер
пусть падет на солнце тень
чтоб в садах дозрели фрукты
подари два дня им южных
да свершится воплощенье
горькой сладости последней
в терпко-пряное вино
но
у кого теперь нет дома
дом тому уж не построить
кто один
тому не скоро обрести покой и сон
будет он ходить к знакомым
по ночам читать запоем
письма длинные писать
и по парку беспокойно
вслед за листьями
мелькать
Сущность роз
(из Рильке)
О чем все это? Для кого?
Чьи раны чтоб прикрыть?
Иль это рубище дано
чтоб чью-то боль смягчить?
Какое небо смотрит в глубь
их внутренних озер?
И чью замалчивает грусть
их кроткий взор?
Смотри — беспечны и стройны,
как разметались здесь они
причудливо и вольно,
как будто им не больно.
Как будто никогда рука,
дрожа, их не срывала.
И голову едва держа,
и зноем солнечным дыша,
цветы затаивают тень,
тягуче проливаясь в день,
пространства изнутри сместив,
все лето в комнату вместив,
дрожащую истомой,
окутанную дремой.
***
говорил задыхаясь от нежности
перестанешь любить — скажи
я смотрела зло и насмешливо
как во тьме зажигались огни
как бездомно и безнадежно
бился в окна седой февраль
гулко хлопала дверь у соседей
равнодушно играл рояль
***
я любила грустный смех
на траве зеленой снег
перешепоты дождя
и сумерничанье дня
словно бы в предвестьи бед
ревновала к боли всех
а теперь кричу: "Довольно!"
поняла что значит больно
***
все что не было и было
в узелок ты собери
с полинялою обидой
дождь внезапный пережди
уходи с крылец высоких
за мерцанием двурогой
новорожденной луны
космы рыжие дороги
за плечами распусти
***
посмотри на небо
— улыбнись
в этом дне неяркость
и неясность
в этом дне усталая
ненастность
и тревожная неначатая жизнь
***
как выжила смогла
сумела пережить
о ты, моя вина,
с тобой мне век дружить
не отойти — смотреть
мне в зеркало твое
и снова сиротеть
и снова — в забытье
***
Осень не вечно дождит
И унынье ее не безмерно.
Лета ты только дождись
И не поддайся безверью.
Звонкие капли стучат —
Время ее отмеряют.
Осенью люди молчат
И скучают.
Встречи весной хороши.
Осенью встречи не нужны.
Вспомни о каплях росы
Холодновато-жемчужных.
***
перескажи всего себя
как бедовал один
и где коня ты потерял
и кем обманут был
в какой земле и стороне
другую утешал
и кто шепнул: "Сверни"
сюда
дорогу показал
***
утро свежо и просторно
солнце стену графит
накрытая простынею
комната спит
в комнате дремлют вещи
я в полудреме лежу
вчерашний уснувший вечер
в себе осторожно бужу
***
посмотрел — узнал
и позвал меня
а я черный плат
да на узки плеча
узелок в руке
по спине коса
позади молчат и
ждут глаза
ах суметь бы смочь
и ту дверь найти
чтобы от тебя
навсегда уйти
***
чулан в котором помнится когда-то
хранилось платье бабушки Агаты
и топот музыки как нафталинный шорох
и вечное брюзжание часов
ах там ли здесь ли
— vale
будь здоров.
камин, пред ним бумаги старой ворох
в углу затеи черных пауков
и занавеску ветер чуть колышет
и кто-то в кресле спит почти не дышит
не слышно в комнате ничьих шагов
лишь слабый и полузабытый
знакомый с детства аромат духов
***
жизнь — это тайна моя
все что я знаю и значу
мойра нити прядет
клубок виновато прячет
сидит сутулой немой
безлико белой
словно Пьеро больной
с лицом перепачканным мелом
движения рук ее
тихи и смелы
о Господи
не дай чтоб с собой
я что-нибудь сделал
***
новое что-то во мне
в сетке из солнца сплетенной
бьюсь я — пробиться невмочь
в сердце круженье и хмель
***
все что было до меня —
забудь
я приду сказать
что долог путь
я приду позвать куда-нибудь
хоть сама — куда — не знаю
пусть
в темноте ль при свете
свечи жги
вслушивайся в зовы-звоны
жди
воплотится явственнее сна
дева света —
и отступит тьма
жди меня —
мне даден верный знак
путь мой направляет зодиак
мне смиренной гласу звезд внимать
мне идти —
везде тебя искать
мне найти
и снова потерять
и опять смиренно-нежно
ждать
***
грозили грозини
гризелла гремела
грильяжем грамбес
грандесса грамбилла гродесса
гриветливо грезил гротеск
а ветер прохладой высокой
легко и неслышно дышал
и травы струились истоком
истонченно лепетных жал
и жабы зеленый комочек
забился во мгле на земле
гримасно гризетно гриветно
грозини гризели во мне
***
когда и мой черед придет
я упаду как птица влет
лишь только по воде круги
и мальчик в первые стихи
с улыбкой рифму подберет
***
то пассеизма ль грусть
пасьянс ли разложенный на канапе
и пальцы тонкие как пяльцы
там выпевают пе-пе-пе
рояль — раскрытые ступени
по ним с свечой и без свечи
пойти за собственною тенью
и слиться с тенями в ночи
***
на чьей земле мой голубой цветок?
какое неба там какие волны?
и кто садовник?
одинокий и безмолвный?
он молчалив, он одинок.
и в черном праздничном саду
он бережно зажег звезду
мою неверную судьбу
мой голубой цветок.
***
рыжебородый мой пророк
мои мучение и горесть
моя заплаканная совесть
и непреступленный порог
все камни брошенные в Вас
и ночи жесткие без сна
и Ваши волосы седые
я не забыла не простила
***
К тебе привыкала долго.
Сразу не угадала.
Пришла со своими иконами
И голубыми глазами.
Я думала это нескоро —
Век быть у бабушки внучкой.
Слушать твои разговоры,
Что никогда не наскучат.
Разузнавать про деда
Про маленькую маму,
Что было, когда меня не было,
Что было, когда я стала.
А ты — все это оставила.
Уж так ли все это не нужно?
Ушла, ни с кем не прощаясь,
Как раньше
ходила в булочную.
***
Россия жива. Колокольные звоны
еще не замолкли на древней земле
и так же старухи ее богомольны
и девушки так же наивны и строги
и мальчики думают о петле
***
дом твои далекая пристань
пристанище или гавань
после ходьбы и вокзалов
крыша над головой
сегодня твой дом — мой
в доме твоем так просто
быть неразгаданной гостьей
быть просто девочкой с ветками
пропахшими солнцем и ветром
и наступившей весной
дом твой — букет из леса
слова из начатой песни
распахнутое поднебесье
и звезды над головой
***
Как трудно уходить.
Здесь все знакомо,
Как будто не в пути,
А дома.
И знаю этот взгляд
Больной и жуткий,
И шутовской наряд,
И шутки.
И напряженья нет.
Во мне — знакомая усталость.
Я думала — прошло, —
Осталось.
И под руку иду,
Как прежде —
Улыбчивая дань
Надежде.
***
весна тоскует о нездешнем
весна мечтает об ином
о чем-то сладостном и грешном
и безутешном и больном
чтобы холодное звенело
и плакали взахлеб ручьи
и чибис чтобы нас несмело
расспрашивал:
так чьи вы? чьи?
***
почему так быстро его разлюбила
человека которого я любила
почему ему ничего не простила
человеку которого я любила
почему мне теперь ничего не мило
в человеке которого я любила
но в распахнутых окнах ветер унылый
шепчет имя тою кого я любила
***
Рите П-ской
Вы — Маргарита
Вас другой нельзя себе представить
и не надо
в Вас
бледность линии
доброты покой
пергаментная грустная отрада
в Вас эхо долгое
мусатовских картин
в Вас ветхость нежная
французских гобеленов
усталость бесконечных петербургских
зим
загляды глаз
за времени пределы
и разговор с ушедшим
и о нем
рыданья с всхлипами застывший ком
***
я помолчать стихам велела
они смирились и ушли
и сразу будто присмирела
и оказалась не у дела
гордыня тайная души
***
светлые дни
светлые сны
тихий и светлый
праздник весны
светлая грусть
светлый обман
светлопрестольный
в небе туман
свет-мой-надежда
свете-любовь
свет невечерний
сбудется ль вновь?
***
ах, в том саду
увижу ли когда
пройду ль туда
или придется мимо
ах, в том саду
так пахнет резеда
иль примулы
и вянут георгины
ах, в том саду
дорожки поворот
аллеи сумрак
и неверность линий
ах, в том саду
закат или восход
плывет тревожный
белый
запах лилий
***
придет ли тот
пришла ли та ль
а где-то светлая печаль
и где-то легкий замкнут круг
журчащих дней немой испуг
холодный граций хоровод
зеленый сумрак вод
ротонды белый полукруг
вдруг
***
ласковые нити песни
вкрадчиво плетут
лепетные песни нити
сладостно поют
легковейный звонкий ветер
зыбкий полукруг
легконогий ветер звонкий
радостный испуг
***
в тот день в тот час
в тот миг
однажды
когда не помню
до времен
возник
исчез
явился дважды
опять ушел
и снова как не был
все было так
как будто был он небыль
былина
бытность
белый монастырь
белесое заплатанное небо
***
тасуют карты
день и ночь
вечор уж
утро полдень
трефовая мелькает дочь
та дама-сводня
то с этой под руку пройдет
то промелькнет вон с этим
вот Арлекин
а там Пьеро
в плаще и в маске-домино
иль это все
ночное наважденье
сплошные повторенья
тьма свет и линии испуг
разорванный спиралью круг
виток из преисподней
та дама-сводня
***
и чьи-то зыбкие следы
оставлены поутру были
как будто бы кусты листы
вдруг обронили
как будто отпечаток снов
в дремоте каменной отлился
приблизился на миг и вновь
отдалился
***
раскрытое окно
раскрытые страницы
печальные глаза
доступные слезам
распахнутую твердь
раскачивают птицы
немножечко сродни
тяжелым облакам
***
день воскресный
нежной вербой
распушился за окном
я безгрешною и верной
постучусь в твой дом
ветер синий и счастливый
парой легких крыл
мне уже нетерпеливо
двери отворил
я вошла
легко ступая
ветер позади
в теплом солнечном тумане
позабытый мир
***
ах горькая сладость того
что приходит-проходит-ушло
того что вернуть и захочешь
не сможешь
того что вернуть не дано
о времени бремя
летящее стремя
крылатая легкость коня
всплывает и тает мелькает виденье
лицо уходящего дня
печальная гостья с улыбкою горькой
луна — недоступный цветок —
и день золотистыми крыльями вея
кружится над ней одинок
***
Тайна неба.
Тайна света.
Тайна дня.
И того, что в мире было
До меня.
И того, что неизбежно
Настает.
И того, что с этим днем
Уйдет.
Все пройдет.
А что останется во мне?
Обо мне
Кто будет помнить
На земле?
Для кого единственной — одной
Засвечусь неверною звездой?
Задрожу — лучи хрусталики разбив,
Голову бессильно уронив.
Имя кто мое в беспамятстве шепнет?
Будто бы воды
В жару глотнет?
***
и лепестками опадает полночь —
загадочный и бархатный цветок
а месяц — расшалившимся Пьеро
заглядывает в окна осторожно
я окунаю в лунный блеск перо
на кончике звезда дрожит
тревожно
***
в далекий путь прощайте господа
мы отплываем в эту ночь тревоги
и облака тяжелые как дроги
и медленная влажно ждет вода
во мне струна натянута до дрожи
паренье переходит в легкий звон
и звук повис задумчивою ложью
и ветер и свинцовая вода
уже пора прощайте господа
РАМО ПОРХАЮЩАЯ МУЗА
(1985-1999)
(1985-1999)
***
блуждая в этом мрачном сне
ловя обрывки песнопений
играя бесконечно
в прятки
с этим
страшным
временем
безвременья
наедине
***
и в параллельных снах блуждая
внимая памяти больной
мы слушали не принимая
тебя
век беспощадно злой
***
между луной и солнцем
днем и ночью
снует челнок
означенный воочью
шаги размерены у жизни впереди
снует челнок
смыкая небо с ночью
ушли за горизонт
и скрылись там по очереди
немногие друзья
и многие враги
оставив только эхо позади
***
мой третий глаз
ты — солнечный ожог
седыми буклями
припорошен росток
и долу веко
вмиг остужен взор
нордическим дыханием в упор
былинка гнется
холода пчела —
гудящая и острая игла
и торжествует сумрака излом
в слепом квадрате каменного дома
***
звезд мерный холод
пристальный полет
размеренный разбег
дыхания и ветра
и нервные размывы спектра
отчаянья и каменных забот
покалыванья памяти без сна
нависший страж у светлого предела
и цепенея переходит тело
из завтра во вчера
***
перебираю нежно четок
ряд
лиц всплывает в черноте провала
небытия
слепыми пальцами судьбы
леплю я профиль, губы и глаза
в перегоревшей области души
с трудом
всплывают атавизмы чувств и
смысла
и нежные
плетутся архаизмы
дабы прикрыть затравленную
быль
и залатать пробоины повинностей
несчетных лжей
бесчисленных
забот, долгов, тревог
нагроможденья царства бездарей и плебса
синтетику их куцего прогресса
для перевертышей и гришаков
Лето в доме м-ра Томпсона в Сассексе
три птицы сбившись
вкруг заемного уюта
три горьких пленника
безрадостной судьбы
мы стены слушаем
мы вдумываемся в сны
разгадываем
криптограммы звука
чтоб века этого оскал безумный
означить в назидание другим
***
за серым желтизна
потом
потоки света
все залито волной
мучительного лета
все полутени смыты
свет затопил
сей жалкий остов дня
***
европа паводками слуха
и светлым обмороком чуда
откуда-то из ниоткуда
и сосланная в никуда
европа памятью себя
той детской памятью творенья
когда меж водами и твердью
границу небом подтвердя
в европу ощупью придя
вслепую
будто бы по зову
узреть открытую позору
на рыжих всхолмиях быка
рыжеволосый возглас дня
еще дрожит розовопенный
но цепко древние ступени
остаток суши сторожат
***
день Рождества возник как в сновиденьи
весь в серой дымке — пасмурный туман
и марево зеленого свеченья
и ночи нескончаемый обман
деревьев призраки и игры с тенью
свинцовый траурный овал
дня Рождества
как серое знаменье
прорыва в вечность
окна печаль
***
Под заунывный посвист вьюги
Вы верно грезите о юге
А нам под стрелкою лучей
Милее Ваш Гиперборей.
В прохладной памяти блуждая
Портрет Ваш — лучший проводник
Вчера и здесь соединяя
И случай — верный наш магнит
Все та же ты
И мы все те же
Все тот же дол
И то же небо
Мешая смыслы и слова
Нью-Йорк-поганище-Москва
И междометья, как решетки,
И частоколов профиль четкий
Тасуют время и пространство —
Тоски вселенской постоянство
***
а сосен звонкие кудели
разматывали тихо трели
случайных звуков и молитв
все гасло в тишине вечерней
лишь солнца теплые ступени
ступали вдоль стволов седых
а неба голубое пенье
сливалось с облачным виденьем
заката. Холодок возник
в недвижных параллелях сосен —
резных зеленых и высоких
он шкуркой облачка повис
***
сосны звенящее древко
и кроны зеленый стяг
небесное иго легкое —
один только сделайте шаг
и будете так вот навстречу
небесному счастью лететь
кружась в голубой бесконечности
на землю сквозь хвою смотреть
***
и скульптор лепит нежные кусты —
зеленые сквозные горизонты
и нежное струится солнце
забрасывая сеть на дно реки
а отсветы мерцают по кустам
и листья плещутся как сом в бадье
улов хозяину на славу дан —
мерцанье света в непроглядной тьме
***
Дорога, просека ли, путь
По косогору да вдоль леса.
Засмотры в небо беспросветны —
Кругом зеленой мары жуть.
Идешь — обочиной кривой
И пробираешься сквозь сосны.
Петляют тропы, солнца луч
прочерчивает путь свой желтый.
***
И сосен звонкий частокол
для солнца знойного опора,
когда оно склоняет долу
свою усталую главу
по вечеру. чтоб вспыхнуть поутру.
***
как в зеркало глядясь
пред солнцем
недвижно теплятся стволы
им розовые снятся сны
пронизанные эхом сосен
и сладким запахом смолы
***
вступая в лихолетье леса
упруго девичий зов света
березы встретишь на пути —
то оклик звонкой высоты
***
мерцанье озера
зеркальные глубины
расходится в воде
сиреневая пыль
рябь розовой воды
застенчиво старинной
как перламутр Мане
как омуты минут
***
день полувыцветшим
французским гобеленом
повис беспомощно
теряя блеск мгновений
в реке безвременья
зеленая резьба
дрожала
и ветвь кивала до утра
***
Рамо порхающая муза
плетет светящиеся узы
скользит свивается ползет
паук из света невод ткет
Лахесис la Folette надсадный
и гулкий музыки полет
и бьется звук протяжный влажный
затягивая в водоворот
скольженья в светоомут
где света гулкий хрупкий холод
объемлет душу
словно грот
***
ты — формы слепок
в лаве естества
в змеящемся потоке превращений
ты — натяженье вектора без тени
ты — тень усилий без труда
ты — голос пересекший высоты
незримые строенья и стропила
ты — заземления постыдная картина
падение высокого листа
ты — нисхожденье
вниз хожденье
ты — снисхожденье
к дремучим планам бытия
где нужен знак
остужен голос
дыханья синего без дна
***
Я.В.
вам
кто боролись с Богом
вам
Иакова потомкам хромоногим
вам не осилившим Божественный баланс
и охромевшим
от Лице-
зренья Бога
да вам
испытанным Божественным огнем
слепительною длящеюся пыткой
и охромевшим в Боге
вам
тяжелый вязкий
сон
забвения нелепая
ошибка
***
в городе длинно высоком
особом
особенно новом
со старыми окнами
грязной стеной
ветер старинный
тягостно длинный
серый бессильный больной
тихо-забыто-забито— закрыто
уснули ватные дни
долго смиренно покорно уныло
в рабстве немилом живи
Ритмичный пейзаж
прозрачный струящийся зонтик
раскрылся над этой землей
зеленая легкость паренья
и эхо молчащих ветвей
травы убегающий росчерк
река — продолженье полей
плывущее облако лени
и знаки молчащих церквей
толчками взбирается поезд
средь красных лесенок крыш
в мерном оцепененьи
в провалах меж спишь-и-не-спишь
Из петербургского цикла
лицо из мрамора
пропорции обмера
ступенька пьедестала
держит сферу тела
надбровьев дуги
пирамида подбородка
лба квадратура
и света средостенье —
плачущее полукружье глаз
ушные раковины
средь россыпи растений
дианы лик
и аполлонов отблеск
ландшафтов регулярных росчерк
сверканье солнца
и луны мерцанье
двуличная основа
мирозданья
Павловск 200 лет спустя
немые жалобы деревьев
чернеющая боль ствола
ведуньи-памяти веленье
приведшее меня сюда
плетет узоры
шепчет даты
и поверяет имена
екатерин и александров
задушенные письмена
и полог листьев неспокоен
как павлов напряженный взгляд
смятенья веток удостоен
его истерзанный наряд
***
разбег аллеи
направо и налево
пространству наложение предела
и разделенье воздуха и вод —
усилье демиурга
стать владыкой форм —
опору дать несовершенству
и
тяготеющему вниз скольженью
что вечно ищет воплощенье
в слепой инерции паденья
Петербург
застенчивая нежность белой ночи
озера облаков и розовая пыль
но стягивает черная погоня
над городом капкана злую быль
сползаются густеющие тени
и гасят робкую палитру ночи-дня
лишь однозначно серое виденье
простерлось в небе городу грозя
Рейс Нью-йорк-Москва
се облако грядет воздушностью предела
влечет подбитого крыла сверкающее тело
в нем розовое тлеет вспышкой смелой
и фиолетовые прячутся пробелы
се грива облака нависла надо мной
и линия стремительной судьбой
се удила подстегнутые смело
вверх взвившейся несущейся орды
се кобылица с пеной в удилы
***
вчерашний день бессмысленных забот
смыл наступающую праздничность сомненья
и перейдя границы униженья
я снова Леты мерю мерный ток
заглядываю в сумрачный зрачок
испытываю праздник Гераклита
поток огня средь водных прозелитов
протуберанцев огнеметный шок
жара и холод свет и мрак на дне
сливаются в мучительном единстве
сгорание — ты пристальная призма
в которой разность видится вполне
и языки огня что лижут чашу дня
и звездные лучи что режут тело ночи
река времен свивается клокочет
вторгаясь в огнеметные края
***
прохладное дыхание ночное
кристаллом плачущим ты прошлое закроешь
и формы новые ты слепишь в высоте
и влагой звонкою подернешь сухость горла
и распрямится в плачущем покое
комочек горький — лепесток души
растоптанный кочевником глухим
прозрачность гласных запоет мне внове
над желтой ржавчиною боли
быть глиной перестав
устав
***
мне вдруг стало казаться да мне стало казаться
что я только лишь гостья
в этой странной стране
чужестранку-чудачку ведь не может касаться
чужедальная доля на чугунном коне
чужестранность чудовищ подчас забавляет
если ты не причастна к их заботам больным
чужемудрая глупость порой убивает
или душит как дым.
Стихи
Виктории Андреевой.
Аркадий Ровнер
о стихах Виктории Андревой.
на середине мира
город золотой
СПб
Москва
новое столетие
