КОРНИ И ВЕТВИ — ЮЛИЙ ГОЛОВАТЕНКО

Юлий Петрович Головатенко (1934-1976) никогда не видел свои стихи напечатанными. Был, правда, самиздатовский "Феникс" — несколько "политических" стихотворений конца пятидесятых были там опубликованы под псевдонимами Петров и Мерцалов. Юлий Головатенко скептически относился к диссидентскому движению и не верил, что Юрий Галансков с Владимиром Осиповым да пара Анатолиев Ивановых (с одним из тёзок-однофамильцев завелась довольно тесная дружба) сумеют изменить государственный строй России. Ирония смягчала неизбежный пафос; готовность пострадать за идею казалась не то чтобы смешной, но стилистически неуместной.

Чтение стихов на площади Маяковского и долгие разговоры на собраниях инакомыслящих далеко не полностью определяли тот биографический контекст, в котором появлялись стихи и проза. Было и другое: военное детство, разгульно-кабацкая, отчасти измышленная по книжным образцам юность, исторический факультет Московского городского педагогического, уроки в школе рабочей молодёжи, в последние годы жизни — служба в Министерстве просвещения, влюблённости, семья, окололитературная подёнщина, попытки компромиссов с социальной действительностью, болезни, ранняя смерть.

Первая книга Юлия Головатенко ("Стихотворения пятидесятых, шестидесятых и семидесятых годов") была издана лишь через два десятилетия после его смерти (тираж — тысяча экземпляров). Потом кое-что мелькало в сетевых изданиях (литературный журнал "Периферия", сайт "Мемориала"). Возможно, такая судьба поэзии была накликана парой собственноручно выведенных строк.

"И стихи остаются в земле"… "Мои трезвые музы всё равно непечатны"… Обмолвки? Предсказания? Затейливая игра случайных смыслов, хитро проскользнувших в текст?

Впрочем, слово текст три-четыре десятилетия назад не употреблялось в нынешнем его — весьма расширительном — значении. Юлий Головатенко видел, слышал, писал — именно стихи. И почти всегда, независимо от того как соотносились-сочетались цинизм и пафос, романтическая архаика и ёрническая игра, каждая строка — с прописной буквы.

Стихи получались не для прописей и не для тогдашней печати ("Страшнее рока круглая печать"…). Но — может быть, потому, что "стихи и беспокойство // Как стиральный порошок", — написанное сохранилось не слишком застиранным и затёртым. Кажется, стихи Юлия Головатенко не проиграли "неравный бой // С негласной далью, // С немой судьбой"…