Наталия Черных — Мистерии

МИСТЕРИИ

1992

*
Полмира спит, лишь слышится дыханье.
Полмира спит — вселенная растёт.
Прислушайся, как вместе с ней мы сами.

Все, кто недавно жил и кто живёт,
И те, кто был землею и червями.
Довольный глобус выпятил живот:

Вселенная границы расширяет.
Семестр дополнительный введёт,
Широты и долготы поменяет,

А генерал построит новый форт
В одном из вновь откртых измерений,
Пространство на участки разобьёт,

И князь, во избежанье столкновений,
Дополнит на один законов свод,
И архитектор — входы помещенья,

Уже наверняка за чей-то счёт.
Учителя утратит мастерская,
Живым бродяга в город не дойдёт.

И зная всё, и ничего не зная,
Я обо всем сумею рассказать,
Да, обо всем, без сахара и чая,

Не хочешь слушать — отправляйся спать,
Поскольку воробьи клюют пшено
И дома у тебя осталась мать,

В печаль немую вмёрзшая давно.
Поплачь о ней и ты на сон грядущий,
Покуда в доме тихо и темно.

*
Беспамятство. Прореха бытия.
В далёкий ящик брошенное дело.
Амнистия — такая же статья.
Кивает обесточенное тело,
кивает мне из выжженной дыры.
Хмельной Адам, беременная Ева,
из ветхой и заветной конуры
постыдный корень лезет ошалело
и начисто выходит из игры.
Счастливая семья не долетела,
разбился над болотом самолёт,
а женщина совсем не поседела,
и матушку домой никто не ждёт,
учитель отказался от урока
и запер сочиненье на замок.
И море не раскинулось широко,
когда меня отправили за борт

*
Кривляется дурак и крутит шар,
Поёт монах и странствует бродяга,
Кораблик белый превратился в пар.
На бедность пожалел добавить скряга,
Но щедрый размотает всё дотла,
И прогорает грязная бумага,
И книги убирают со стола,
И городу предместий не достало,
И поперёк граница пролегла,
Плоды созрели и весна настала,
И старый дом по всем углам трещит,
И конь без седока всё так же мчит,
И на войне убили генерала,
Солдата же никто не защитит.

*
Полуденные горы тишины,
которую едва вмещают своды;
от этой стенки — до другой стены.
Базальтовая ниша возле входа,
песок в часах. Песчинки льнут как сны.
Вот время ожидания свободы.
Минуты и морщины сочтены,
растёт кредит, а с ним — проценты платы
и налицо все признаки зимы:
лень искренна и волосы из ваты,
а руки совершенно не верны.
Дней караван отправился обратно,
и собранные книги не нужны,
и не нужна одежда в гардеробе,
и плавится язык родной страны,
название её и имя рода,
всё что жило с отеческих времён.
И только ощущение свободы,
оно святое, или о святом,
и тело снисходительнее к боли,
между теплом — и горестным огнём.

*
Мытарства дверь и полный список дел,
жестокий звук едва коснулся слуха.
Тела ли это? Только тени тел.
Но чу! Вот поднимается старуха
по деревянной лестнице в пыли.
И ключик достаёт. Среди разрухи
обличием яснее диск земли,
ясней чудесные земные страны,
где змейками границы пролегли,
украшенный волнистыми морями
поверхностей немыслимый рельеф
с возвышенностями и островами,
ясней земли нечаянный портрет,
затёртый пылью времени немного,
но сохранивший множество примет,
создание, не гневавшее Бога,
подобно солнцу, вписанное в круг.
Нас для него — неизмеримо много;
мы на земле — как отпечатки рук.
К портрету дополненья лучше нету,
поскольку человек — любимый друг
Творцу земли и звёзд, небес и света.
Но я забыла это. И не вдруг
лежит земля как стёртая монета.

*
Спустилась ночь — рубильник пущен в ход.
Земля исчезла — не было чудесней.
Осталась пыль и вкус отравы пресной.
Лицо переменилось — грим течёт,
любовью человечий пахнет пот,
шарманка за воротами поёт:
то савояр всё ищет, ищет место.
И сладкий сон ему да ниспошлёт,
да ниспошлёт тебе билет чудесный
на утренний зелёный самолёт,
да будет нетревожен твой полёт.
А сонный савояр бредёт, бредёт,
и гонит сон однообразной песней,
и набухает неизвестный плод,
в который раз покрытый лепестками,
отчаянный корабль с дураками —
на поиски Земли обетованной,
чей призрак ускользнул за горизонт.
А барабан шарманщика поёт,
сама собой взлетает рукоятка
у первых же распахнутых ворот —
с души воротит. Но из сердца — льёт.
Младенец плачет искренно и сладко,
звезда восходит и иголка шьёт,
у стульев ножки подгрызают мыши
и дети на качелях рвутся выше.

*
... И с первой электричкой в рай.
В пленении у медленного хода.
Телесные покровы — невзначай,
И невзначай свивают хороводы
Окружности возлюбленной страны,
Родного дома девственные своды,
Нежнейшие и искренние сны
(Примета аскетической породы),
Знакомых лиц единые черты.
Беспамятство.
Мучительные роды
Единословно вдруг разрешены,
Единым словом:
— Папа! Мама! Боже!
Сознанием, что мир отныне мёртв.
На стенке тенью — гоголевский профиль.
Он словно бы к монеточке примёрз.

*
Беспамятство, валы небытия.
За ними ад или ворота рая, н знаю, что.
Но, может быть, земля,
Пустыная обочина лесная
и записи без данных выходных.
Душа метнулась к ним, глаза узнали
Саму себя среди сплетений их,
Которой предстоит домой вернуться
И обувь снять, и выпестовать стих.

Поэтические опыты
на середине мира
станция
гостиная
кухня