А когда мне худо, несите слёз блюдо, да поскорее, расскажу — как посею, да потеряю, чего не знаю. Ничего я не потеряла, лыко мне да мочало в бане пакибытия. День отбытия.

Когда, ничему назло, меня взяло и забрало, а ведь наперёд предъизбрало. Не конец, а только начало, а всего вышло мало. И меня мало, и я не в тему. Пишу стих, затем.

Когда бы тебе, душа моя юная, неразумная, то же, что мне случилось изведать, да тем же обедать, не говорила бы, что я тебя своим прошлым била. А и побью, беда небольшая. Так вот, снег обнимает камень, как я своего любимого. Да где он, непредставимо. Мне туда не дойти, не достать, даже если в сказку попасть даром. Шло небо шёлковым варом, а все дома в шароварах, да что там. Радости, и те по субботам и воскресеньям, до понедельника. Когда ела бы ты мой чебурек, ты бы как я возлюбила снег да покаяние, да лишних слов несказание. Когда бы слёзы, как я, пила с молоком, да ещё великим постом, вспоминая о том, что и чая нельзя, да старенькая железная колымага по дороге, дай Бог ноги. Что ещё: как меня били да любили, как помнили и позабыли, и не то, чтобы жизнь потом, а на все времена, за ныне и присно. Было б тебе не кисло. А что били, так это за волю да за любовь. К ночи болит, да и я сама как птица под луной при бессоннице.

Был возлюбленный тут как тут. У него ли самый прекрасный блуд, он в блуде ль передовой, выше всех, да дальше всех, ты ж поди пойми скомороший смех. А что живот посажен не так, так и сам он — дурак, окаянство одно, гуляет, и не смотреть бы. Ты ж от своего Олешки снеси насмешки да смешки, не слышать бы, да Господь всех милует, и не мне злобиться на свою долю. Видала я разную здесь юдолю.

Не то беда, что я как вода, и не то горе, что я как море, а то скворчит последнею мукой, что мир сей тусклый покрыт наукой, а она такова, что вся невдомёк. И пока вспомнишь, что надобен Христу и твой платок со слезами, много лет пройдёт. Кошка слёзы не пьёт, а вода осенняя тяжела для весла, как обиды. От Крещения до панихиды, и всем пока.
Жива я...