ЯНА ЮЗВАК

Христарадничала старушка:
ай, подайте, ай, подайте, девять кругов ада прошла, шла, маршировала, как оловянный солдатик, была католичкой, была Бабой Ягою, ела на Масленицу блинчики с курагою, ела тело Христово, запивала кагором церковным, пела хором со святыми, сбрасывала оковы, снискала-снискала в народе юродивой славы снискала, любила по-Божески, по-человечьи ласкала возлюбленных сестёр моих с розовыми сосками, возлюбленных братьев моих с их воровским оскалом. Колом стояло платье, волос крепился грязью, хотела спросить: «Кто этот путь оплатит?» Но слова в языке увязли, размягчились слюною, растворились как прах и пепел, и молчальницей стала говорунам на потеху.

«Смотрите, кто идет» — «Немая идёт». «Смотрите, кто лежит» — «Немая лежит». «Немая — живая? Или немая — мёртвая?» «Сметай её с дороги, мятую» — «Сметай её с дороги мётлами».

Сама не своя встала с дороги на ноги, сама не своя убила обидчика словом, теперь он сидит на ветке, заливается иволгой, поёт про меня правду, живёт на всём готовом, несёт золотые яйца, несёт миру благие вести, смотрит на меня, ухмыляется, и так будет жить лет двести. Хотела крикнуть я птице: «Не пой, моя иволга, хватит!» Но вырвалось снова из чрева: «Кто этот путь оплатит?»

Христарадничала старушка:
ай, подайте, ай, подайте, была пылью я под лубяной кроватью, на кровати муж и жена, на кровати жена и муж, жена в мужа влюблена, муж до пояса дюж, выше пояса скелет, голова пустая, сколько мужу было лет — до сих пор не знаю. И была его жена писаной красою: вместо волоса струна пела под косою, и была у ней звезда не во лбу, а в жопе, она плакала всегда и водила «Опель».

Но однажды жёлтый уж заползает мужу в глаз, и кричит в запале муж: «Горе нам и горе в нас!» И жена его, верна, в худеньком халате, пьёт без жажды, спит без сна. Кто их путь оплатит?

Потускнела пыль веков, стала обычайна, и исчезла я легко под метёлкой джайна.

Христарадничала старушка, моросила дождём слова, ей подбрасывали ватрушки, обещали — не раз, не два — что оплатят ей путь обратный, что оплатят ей ночь и день, что на первом же круге ада ей валандаться станет лень.

Но старушка, не зная меры, милосердным бросалась в ноги:

ай, подайте мою мне веру, ай, верните мне в сердце Бога.

«БАЛДА»