Пролог

Не сметь смотреть на смерть глазами азиатскими:
монголы-татарва, курган-курлы-курган
(какие могут быть ещё ассоциации?)…
Взирай, мой Господин, взыскует Твой слуга.


I.
Ещё двадцатый век. И чтут молокососы
силу в кулаке, истину во рту
поэта. В небо звал Владимир С. Высоцкий,
он пел о высоте и прыгнул в высоту.

Пока ещё цари, лелея серп державный,
крестились впопыхах и тайно перед сном.
Прекрасная Айгуль — ташкентская шалава —
курила анашу, солила патисон,

ласкала русаков и расплетала косы
до самой до земли, в которую ушла.
Но не было тогда ни у кого вопросов
о смерти. Жизнь была плакатно-хороша.

Всё было через край, и не казалось мало:
от водки — перегар, от мака — передоз.
С экрана чёрно-белого сошла богиня Алла
и напугала всех букетом алых роз.

— Смотри, — стонал отец, — Старухиной иконой
от солнца не спастись, снега не растопить,
поэтому служу советскому закону, —
и шил отец погоны на дратвенную нить:

Чирчик, Афганистан, каштаны в Криворожье,
Берлинская стена, днепровская вода…
Куда течёт река, мы спрашивали тоже,
но наши берега молчали, как всегда.

Мычали берега да рта не раскрывали,
Старуха берегла молитву меж грудей,
пока учили мы про пионерку Валю,
пока учились мы на волевых людей.



Соло




Я тебя не знаю,
алая заря,
шёлковое знамя,
в клеточку тетрадь,
мне тебя не надо
знать!
Не ищите пепла,
не сжигайте зря,
песенка не спета,
сеть не сплетена,
и шуруют все
на…

По небу гуляют
алые вожди,
яловые пятки,
крутится кадык,
за плечами спрятан
штык.
Отпускаю с миром,
просто уходи,
саблезубый Ирод,
белоокий царь,
уходи, родной,
сам.

Спят младенцы в люльках,
баюшки-баю,
Янки, Ирки, Юльки,
Петьки, Витьки, Димки, —
холостые пульки,
нервы-невредимки,
кто во сне увидит
алую зарю:
Юлька или Витька,
Петька или Ирка?
На земле — событья,
и на небе — дырки.



II.
Слепой чертополох, куда в глаза ты тычешь?
Косое вороньё, смотри прямее вдаль!
Когда из нас платил единственный на тыщу,
один из миллиона не принимал удар,

но брался сосчитать архангеловы перья
да продавал подушки, набитые пером;
архангел по привычке умчался за сто первый
и там в девяносто первом поставил на зеро.

Трещал кафтан по швам, рыдал паршивый Тришка,
и красная стена пошла на кирпичи.
Стоит двуглавый царь над раненым мальчишкой:
— Ты только, милый мой, так больно не кричи!

Ты только погоди: свобода цену знает,
свобода — не беда, видали победней.
Держи, герой, своё трёхмачтовое знамя,
шагай победный марш и больше не красней!

Ложилась в ноги пыль божественной пыльцою,
казалось нам, что каждый дурак давно прощён,
но не было уже на свете Вити Цоя,
и не орал свои былины Башлачёв.

Зато торчал закат, зато сходили дети
с площадок деревянных, а после уж с ума,
Давили мы прыщи аж в девяносто третьем,
аж в девяносто пятом оставили дома.

Заканчивался век и начинался снова,
Старуха нас учила молиться просто так;
мой одноклассник стал российским Казановой, —
не видели его? Э, надо знать места!

Не помните мою сокурсницу Татьяну
Васильеву? Она боялась постареть.
Вчера её я видела наполовину пьяной,
и в росте как-то Танечка уменьшилась на треть.

Подруги детства Оля и Лена нынче вдовы —
белеет голова, сереет в сердце кровь.
Нет — к смерти были мы, как дураки, готовы.
Да — в жизни не нашлось дурнее дураков!


Соло

гоголь-моголь чернота
выжженное слово
отойдите от винта
не машите ломом

не мешайте людям спать
жрать мочить в сортирах
хочешь в клеточку тетрадь
и козу с сатиром

хочешь ведьму и жену
всё в одном флаконе
не трещите пахану
он и так в законе

не таскайте по судам
Еву и Адама
он туда она сюда
вот такая драма

вот и яблочко в саду
и кисельный берег
я в засаду не пойду
там мне не поверят

мне там карточку подарят
с номером табличку
ах не бейте меня твари
по румяну личику

заносите в каталог
забивайте в списки
удеру со всех я ног
к моим предкам скифским

нет у них «Журналов о…»
зажигалок Cricket
оглушите постового
соловьиным рыком

выносите всех святых
да вперёд ногами
у меня под сердцем штык
спрятанный богами

я воюю за перо
даже не за место
не ломайте мне ребро
се моя Невеста

солнце спит солдаты пьют
я курю четвёртую
называется здесь брют
долбанной отвёрткою

называется сигара
нежно папиросою
ну неверный мой слуга
есть ещё вопросы

если нет тогда вали
защищать империю
не летают журавли
через наши двери

открывайте ворота
воеводы шалые
гоголь-моголь красота
мой Жених пожаловал



III.
Грудная клетка вверх: пылают небоскрёбы,
чужие континенты уходят в океан,
а в нашем Подземелье поэт высоколобый
вколачивает гвоздь, затягивает кран,

плодится, наконец, в капусте огородной
да аисту даёт горелое пшено.
Пиши, поэт, свои ритмические оды,
таланта тебе, милый мой, сверх головы дано.

Грудная клетка вниз: лабают музыканты
заморский рок-н-ролл, славянофильский блюз:
— У нас места рабочие почти всегда вакантны,
но я работать, маменька, до чёртиков боюсь!

— Не бойся, моё дитятко, у нас поля колышутся,
как волосы русалочьи, и города прочны;
а времена, когда себя считают лишними,
увы, моё дитя, уже давно прошли.

— Снимали мы кино такое авангардное,
что сыпалась с небес пшеничная мука.
Один из нас попал в патриархию Гарварда,
другой из нас пропал монахом в Соловках.

Взрывали здесь дома и ставили часовни
на жертвенных костях — крестись, покуда три
перста морозят лоб, а городские сони
сминают одеяла до утренней зари.

Грудная клетка стоп: Старуха греет чётки
в ладонях вековых на радость старикам.
Дыхание Её мне обжигает щёки,
и холодна Её блаженная рука.

— Не стыдно под землёю лежать по пояс голыми?
Не страшно воевать с бессмертным вороньём?
— Не страшно! — отвечали мы и запускали голубя.
— Не стыдно! — отвечали мы и трахались втроём.



Соло

поминальная соль
за лопатками мозоль
Ты нам Господи позволь
приземлиться мягко
мы сподобились венца
говорящих до конца
жизнь овечка для Отца
или поле мака

зажигайте свечу
я обратно не хочу
мне не больно ничуть
в хулиганской драке
пусть вопит моя родня
поминаючи меня
пусть увозят на санях
             зимние собаки

отпоёт меня поп
поцелует нежно в лоб
и сосед-остолоп
что-то в ухо брякнет
нас любили через край
помирай не помирай
всё равно вороний грай
не святее раки

а теперь я ничей
только слушаю грачей
и от птичьих речей
не бывает гадко
я монетку сую
попадаю в струю
открывай теперь Свою
            грустную тетрадку:


Борис Рыжий — Екатеринбург
Аркадий Славоросов — Москва
Боря Богоявленский — Москва
Наталья Медведева — Москва
Алексей Хвостенко — Москва
Марина Голубых — Москва
Анатолий Яковлев — Уфа
Марьяна Цой — Санкт-Петербург
Серёжа Шестаков — Тюмень

поминальный покой
над солёною рекой



IV.
Миллениум: нули — как признак хода времени,
как призрак цифровой, совсем пустой внутри.
Смотри, мой вечный брат, какое солнце в Йемене!
Эй, вечная сестра, под ноги не смотри!

Дорогу эту здесь недавно проложили,
чтоб знали матерей и помнили отцов;
по ней уже проехали камазовские шины,
по ней уже вышагивает Саша Кузнецов —

московский режиссёр с азербайджанской кровью,
с зеркальными глазами и речью площадной.
Ну, не бывают здесь дороги слишком ровными,
поскольку не снимаем голливудское кино.

У нас в почёте царь да в моде революции
цветные, точно бабочки, и лёгкие, как лён.
Стоит с плакатом шёлковым моя соседка Люся:
«За радио, за Радика, за Родину умрём!»

Не важно, что по радио передают погоду
(сегодня минус семьдесят, а завтра плюс один);
у Радика у нашего душа, как смерть, уродлива,
к тому же этот молодец семнадцать раз судим.

Не важно, что по осени отец мой плачет горько
по умершим товарищам и не встаёт с колен;
а летом из динамиков Володя N. Весёлкин
поёт печальным голосом свою «Лили Марлен».

Хрипит тысячелетие порогами речными,
сшибая нами камушки, скрепляя берега.
Всё остальное — было ли? Всё остальное смыла
старуха богомольная — блаженная рука;

сошла она Невестою с экрана телевизора,
сошла в весеннем Омске и в зимней Воркуте,
представилась покорная Невеста просто Лизою
и спрашивала тихо: «Что мой Жених хотел?»

Но мы молчали заживо, но мы мычали замертво,
указывая пальцами на донышко часов.
Тогда Невеста юная спросила нас: «А сами-то
вы счастливы?» Кивали мы. И сыпался песок.



Эпилог

В далёких городах чужими всё молитвами
живут герои времени, живут герои места
(там есть курильни новые и церкви глинобитные)…
Сыграй им, Моя милая, сыграй Моя Невеста.



Соло…

ЯНА ЮЗВАК на Середине мира.