Уильям Блейк
Из «Песен Невинности и Опыта»
Из «Песен Невинности и Опыта»
Из «Песен Невинности».
Вступление.
1.
Встречая зарю в дикой долине игрой на свирели,
выводя песню всплесков наслаждения,
увидел я дитя на облаке,
тот мальчик заговорил со мной, улыбаясь.
«Сыграй мне песню об агнце!»
Я сыграл со счастливым весельем.
Снова сыграл флейтист песню,
Когда ж я играл, он рыдал.
«Отложи дудку, славную дудку,
спой мне песню радости ликования »
Снова ту песню запел я,
он то рыдал, то смеялся.
«Флейтист, ты песню запиши
в книгу, чтоб её прочли», —
сказал мне мальчик, исчезая.
Так начал я свой труд.
Срезал я тростник, сделал пёрышко,
развёл руду чистой водою,
записал мою счастливую песню,
чтобы радовалось ей каждое дитя.
2.
Я вдоль по долине утренней шёл
с песней о радости бытия.
В облаке мальчик ко мне подошёл.
Улыбаясь, заговорило со мной дитя.
«Спой мне об агнце, счастливый певец!»
Спел с удовольствием я, всё, что знал.
Но зарыдал безутешно младенец;
когда снова ту песню я заиграл.
«Дудку, славную дудку оставь!
Спой мне о радости, спой о весельи!»
Мотив весёлый сыграл я снова,
в глазах дитяти то смех, то слёзы блестели.
«Скорей запиши свою песню, певец,
в книгу, чтобы можно было читать», —
Исчезая, сказал мне младенец.
И задумался я, как мне запись начать.
Сделал из я тростника перо,
а руду водой родниковой развёл,
я песню мою записал,
чтобы каждое дитя слышало её.
ПАСТУХ
1.
Как добра Пасущего доля благая!
От рассвета до вечера он в трудах,
он весь день за овцами следует,
ощущают моленье уста и язык.
В его уши овцы шепчут невинные просьбы,
Пастырь слышит каждую просьбу овцы,
Пастырь знает, как в целости стадо хранить;
овцы ведают, где их Пасущий в ночи.
2.
Прекрасна Пасущего доля благая,
он с рассвета до вечера в славных трудах,
он стадо овец по полям направляет,
и чувствует сладость молитвы в устах.
Несут ему овцы невинные просьбы,
и слышит он каждого сына и дочь;
он целое стадо с кротостью носит,
вот, ночь, но уходят все ужасы прочь.
АУКАЕТСЯ ЛУГ
1.
Солнце взошло,
осчастливило небеса,
зазвенели смешливые колокольчики
с приходом весны.
Небесный жаворонок и щегол,
стайки птиц врассыпную,
звуки громче вокруг,
колокольчиков звук весёлый,
видны все наши забавы,
аукается луг.
Старый Джон белоголовый
засмеялся беззаботно,
сидя под дубом
среди пожилого люда.
Весело им на наши игры смотреть,
все говорят:
так, точно так были рады
и мы все, когда были мальчиками и девочками,
когда были в возрасте вашем,
аукается луг.
Но вот малыши утомились,
больше ничего нет весёлого,
солнце склоняется
и наши забавы заканчиваются:
спешат малыши к коленам своих матерей,
много сестрёнок и множество братцев,
как птички в свои гнёзда,
готовиться к исходу;
более забав не видно
на потемневшей зелени луга.
2.
Солнца утренний глаз
на небесах в сей час.
Радостный бубуенчиков звон
приходом Весны пробуждён.
Щеглёнок и небесный жаворонок,
да врассыпную птиц восторг,
всё громче голоса вокруг,
колокола рассмеялись вдруг.
Все забавы наши заметны, друг,
аукается весенний луг.
Старый Джон белоголовый,
беззаботны смех и слово,
он сидит под дубом,
говорит с бывалым людом.
Умиляют игры наши,
слово к нам приносит каждый:
игры, знаем мы, хороши,
были сами мы малыши,
малышами слышим друг друга
в дальнем ауканье луга.
Но вот малыши утомились
от того же, чем веселились,
солнце к западу наклоняется,
и наши забавы смиряются,
к материнским коленям спешат
каждая сестра и брат,
как пташки в гнездо,
на покой,
и не слышно забав весёлых
на лугу притихшем и тёмном.
АГНЕЦ
Агнец малый, кто создал тебя,
знаешь ли ты, кто создал тебя,
жизнь вдохнул, дыханья гул,
членам волю дал на поле,
дал пресветлую одежду,
всю из шерсти дивной, нежной,
голос кроткий дал и полный,
чтоб возрадовались долы;
Агнец малый, кто создал тебя,
знаешь ли ты, кто создал тебя?
Ангец малый, я скажу тебе,
Агнец малый, я скажу тебе;
Он нарёк тебя по имени,
Он для нас зовётся Агнцем,
он послушлив и покорен,
он ребёночку подобен,
с Ним и я дитя, и Агнец ты,
в нас с тобой Его черты.
Агнец, будь благословен,
Агнец, будь благословен.
ЧЁРНЫЙ МЛАДЕНЕЦ
1.
Матерь моя родила меня в южной саванне,
телом я чёрен, душою я светел;
светел как ангел, мальчик английский;
я ж телом чёрен, как будто не видел я света.
Моя мама учила меня, в тени дерева сидя,
пока не настанет дневная жара,
качая меня, держа на коленах,
говорила, указывая на восток:
Посмотри, как восходит солнце, это Бог, посылающий жизнь,
он даёт этот свет нам, он и берёт его прочь.
Цветы и деревья, зверей и людей наделяя
приятностью утра и радостью дня.
Мы все на земле, в её малой вселенной,
должны претерпеться к тягости и зною любви.
И наши чёрные тела и обожжённые лица
как облака, как воскресные платья.
Когда же наши души окрепнут от мгновений тяжести,
исчезнут облака, и мы услышим голос,
гласящий нам: войдите для любви моей и заботы
и радуйтесь как агнцы вкруг золотых шатров моих.
Так говорила моя мама, целуя меня.
И так я скажу английскому мальчику,
когда мы освободимся от тел: я от чёрного, он от белого,
чтобы как агнцы радоваться вокруг золотых шатров Господа.
Я буду проводником для него в час тяжёлый
к познанию радости у колен нашего Отца.
Я встану рядом, гладя его серебристые волосы,
буду похож на него и любим им.
2.
Матерь моя родила меня в южной саванне,
дав мне белую душу и чёрное тело это.
Мальчик английский светел как ангел,
а моё тело мрачно, как будто не видел я света.
Моя мама учила меня, в тени дерева сидя,
пока не настанет дневная жара,
целовала-качала, говорила мне: видишь,
на востоке лучей золотистых игра.
Солнце это, как Бог, посылающий жизнь,
он даёт нам свой свет и берёт его прочь,
наделяя цветы и деревья, охотника, рысь
жаром дня и прохладой истаявшей ночи.
Мы все на земле, в её малой вселенной
обручённые трудному зною любви,
наши лица обуглены, жизни мгновенны,
а тела как воскресные платья легки.
Но настанет тот день, когда тяжесть уйдёт,
облака разойдутся, и явится слово:
пусть в шатры как возлюбленный каждый войдёт,
и наденет невинности духа обновы.
Так матерь моя говорила, целуя меня,
и так англичанину я повторю,
он белым не будет, не буду чёрным и я,
как агнцы, мы встретим в палатке у Бога зарю.
Я укрою его в момент страшный, тяжёлый,
чтоб вести его в счастье к коленам Отца,
вдохну радость в его серебристые волосы,
и мы оба узнаем любовь без конца.
ЦВЕТОК ДРЕВЕСНЫЙ
1.
Весел, весел воробей
под зелёною листвой,
счастливого древесного цветка;
будто скрытая стрела
ищет колыбельки
около бутона моего.
Славный, славный Робин
под листвой зелёной
счастливого древесного цветка
слышит твои рыданья, рыданья,
славный, славный Робин
около бутона моего.
2.
Весел, весел воробей
под зелёною листвою
древесного цветка.
То стрела моей
ищет колыбельки,
мой бутон нашла.
Славный, славный Робин
под зелёною листвою
древесного цветка
слышит стоны, стоны,
славный, славный Робин,
мой бутон, пока.
КРОШКА ТРУБОЧИСТ
1.
Когда умерла моя мама, я ещё маленьким был.
Отец меня продал, едва начал я говорить,
чтоб мог не только кричать, а сажу скрести, выскребать.
И вот, крошка ваш, я чищу трубу и порою в ней сплю.
Плакал маленький Том, обстриженный наголо,
ему я сказал: вернутся кудри твои, как руно агнца,
Утешься, Том, взяли с тебя только лишнюю тяжесть,
ведь в саже уже не испачкать твоих белокурых кудрей.
Том успокоился и проспал всю ночь,
но как только заснул, вот что приснилось ему.
Тысяча трубочистов, Дик, Джо Нед и Джек
заперты были в чёрных гробах.
И пришёл Ангел, у которого был сияющий ключ,
и отпер гробы, и освободил их.
Вниз по зелёной долине, смеясь, помчались они,
омыли их речка и солнечный свет.
Бодрые и чистые, все они бросили сумки свои,
поднялись к небесам и стали резвиться с ветром.
А Тому Ангел сказал, что если он будет терпелив,
то Бог ему будет вместо Отца и даст несказанную радость.
Том встал вместе с нами, ещё до света
и ушёл со своей сумкой и нашею щёткой на работу.
Утро было промозглым, но Том был счастлив и согрет;
если чиста работа то нет и тревоги.
2.
Я, когда умерла моя мама, младенчиком был,
мой отец меня продал, едва мой язык
научился стенать, и стенать, и стенать.
Вот, я ваш трубочист, и сажу иду вычищать.
Так причитал бедный крошка Том Дайс,
остриженый, будто барашек, и утешал Тома я:
ну же, Томми, о локонах ты не печалься,
белокурые пряди твои чёрной сажею не загрязнятся.
Том послушал меня, и всю ночь крепко спал,
но однако видение сонное он увидал.
Трубочистов великая тьма, Дик, Джо, Недди и Джек
в узких чёрных гробах запечатаны были навек.
Но явился вдруг Ангел, в руке нёс блистающий ключ,
отпер он все гробы, дал свободу от мглы неминучей.
По зелёным долинам, играя, рассыпались дети,
а река их омыла, и шли они в солнечном свете.
Белолицы, свежи, позабыли о сумках своих,
над грядой облаков поднялись на потоках святых.
Ангел Тому сказал: разумей же, малыш,
Бог им вместо отца, так что зря ты грустишь.
Томми с нами проснулся ещё до зари,
взял он сумочку нашу и щётки свои.
Ледяным было утро, но радостью Том был согрет:
труд его ненапрасен, и горести нет.
ПОКИНУТЫЙ СЫН
1.
Отец, Отец, где ж ты идёшь,
о, не иди так скоро.
Скажи, отец, скажи своему сыночку,
или я буду покинут.
Ночь была тёмной, Отца не было рядом,
дитя вымокло в росе.
Тьма глубока, дитя взывает,
и прочь уходит наважденье.
2.
Отец, где ты, ведь я совсем один,
твой шаг так скор в пустыне.
Скажи отец, к тебе взывает сын,
который, кажется, тобой покинут.
Ночная мгла укрыла отчий образ,
дитя в росе, мучительно мгновенье.
Из глубины взывает детский голос:
прочь наважденье, даруй мне спасенье.
ОБРЕТЁННЫЙ СЫН
1.
Покинутый сын угасал одиноко,
ведомый блуждающими огоньками;
он возопил, ведь Господь и во тьме
встречает нас, будто в белом отец.
Он лобзает дитя и за руку ведёт,
принося матери сына,
что в печали ослабла, ища одиноко
милого сына, к нему взывая.
2.
Покинутый сын угасал одиноко,
ведомый блуждающими огоньками.
Во тьме обрело его Божие Око,
и в образе отчем явилось пред нами.
Он чадо лобзает, приводит за руку
к истерзанной горестью матери — сына:
утешить её одинокую муку
о том, кого тщетно звала и любила.
ПЕСНЯ С УСМЕШКОЙ
1.
Когда зелёные леса смеются, и радостен их голос,
им вторят резвые весенние потоки,
когда улыбка в воздухе от наших игр счастливых
им отзываются усмешкой зелёные холмы.
Когда луга с улыбкой несут ростки живые,
смеётся и кузнечик; смотри, как счастлив он,
А Мэри, Сьюзан и Эмилия соцветьем уст медовых
поют улыбки песенку: ха, ха, ха.
Вот стайка ярких птиц смеётся в свежих кронах,
где стол накрыт наш, а на нём — орехи, вишни, мусс.
Приходит завершённость и полнота созданья,
а славный хор с улыбкой поёт: ха, ха, ха.
2.
У рощ зелёных наших и голосок смешливый,
весельем их потоки весенние полны.
Когда улыбка на небе от наших игр счастливых,
усмешкой отзываются зелёные холмы.
Когда луга довольные приносят юный колос,
смеётся и кузнечик; душа его легка.
Эмилия и Мэри соцветьем уст медовых
поют улыбки песенку: ха, ха, ха!
Вот стайка ярких птиц смеётся в свежих кронах,
орехи, вишни, сладости — и трапеза полна.
И кажется весь мир созданьем завершенным,
а славный хор ликует: ха, ха, ха!
КОЛЫБЕЛЬНАЯ
1.
Добрые грёзы стелятся пеленой
вокруг чела любимого моего дитяти.
Добрые грёзы, потоки мира,
молчаливое счастье лунных лучей.
Сладкие сны нежно нисходят,
волнуя бровки на детском челе,
сладкие сны, посредством Ангела,
над моим счастливым младенцем.
Добрые улыбки ночью
венчают моё озарение.
Добрые улыбки, улыбки Матери
ведут меня ночь и жизнь целиком, напролёт.
Сладкие вздохи, как ворокования,
но не разбудят они твоих глаз;
сладкие вздохи, улыбки сладчайшие,
струятся как воркование вздохи.
Спи, усни, прекрасное дитя.
Все создания Божии спят, улыбаясь.
Спи, усни, пусть сон счастливый
окутает тебя целиком как причитания матери.
Милое дитя, в твоём лице
я встречаю святой образ.
Милое дитя, как ты,
создано меня покинуть и оплакать.
Причитая обо мне для себя и для всех,
ты станешь как малое дитя.
Образ Его ты видишь всегда.
Небесный лик с улыбкой на тебя взирает.
Радуясь на тебя, на меня и на всех,
потому что мы Его младенцы,
улыбка дитяти есть и Его улыбка,
небо и земля пребывают в мире.
2.
Добрые виденья скрыли пеленой
голову любимого младенца моего.
Добрые виденья, благости потоки,
счастья и молчанья лунные строки.
Добрые виденья с нежностью нисходят,
бровки на венце младенца хороводят.
Добрый сон приносит Ангел
свыше, он с младенцем рядом.
Благодатью и наитьем
мне ниспослан сонм открытий.
Улыбка благодати, улыбка Матери
всю жизнь напролёт ведёт тебя.
Воркований, чудных вздохов
крылья не коснутся век,
волнованье уст медовых,
воркований сонных бег.
Спи, счастливое дитя,
всех созданий радосте,
Спи-усни, спи-почивай,
причитаю и качаю.
Детка, в образе твоём
Вышних ликов водоём.
Доброе дитя, как ты,
у смертной у моей черты.
Плачет обо мне, и обо всех,
как младенец, юный век.
Дивный образ созерцая,
улыбнётся мне из рая,
Улыбнётся нам, и всем,
кто как дети в веке сем.
Свет его и в нас с тобою,
мир меж небом и землёю.
СВЯТОЙ ОБРАЗ
1.
К Милосердию, Кротости, Миру и Любви
взывают все, когда невзгоды:
мы к сим достоинствам пресветлым
возносим нашу благодарность.
У Милосердия, Кротости, Мира и Любви
Отец есть, наш Господь возлюбленный:
Милосердия, Кротости, Мира и Любви
Желает человек дитяти своему.
Для Милости есть человечье сердце,
а Кротость человечества лицо;
Любовь есть форма человечьей святости,
а Миром человек окутан.
Каждый человек на любой широте
взывает, коль пришли невзгоды,
взывает к человеческим обличьям святости:
Любви, Милости, Кротости, Миру.
И всем положено те формы возлюбить:
язычнику и турку, иудею.
Где водворяются Милость, Любовь и Кротость,
туда снисходит Сам Господь.
2.
К Любви и Кротости, Покою, Милосердию
взываем мы в смятении.
И сим достоинствам пресветлым
возносим мы благодарение.
У Милости и Кротости, Покоя и Любви
Создатель есть, Отец наш добрый.
Покоя, Милости, Смиренья и Любви
желает каждый своему потомку.
Для Милости дано нам сердце Богом,
Смиренье — человечности лицо.
Любовь есть вышней святости утроба,
а Мир всех добродетелей покров.
В любом краю, на широте любой
в невзгодах обратится бренный
к обличьям святости живой,
Любви и Милости, Покою и Смиренью.
Их любят все, в любом краю:
язычник, турок, иудей.
Где есть Любовь и Кротость с Милостью,
там Сам Господь среди людей.
СВЯТОЙ ЧЕТВЕРГ
1.
На Святой Четверг их невинные лица чисты,
дети идут к паре пара, в красном, голубом и зелёном,
седовласые наставники прогуливаются рядом с белыми тросточками,
все они текут под высокие купола Святого Павла, как будто воды наводненья Темзы.
В них отобразилось разнообразие дикорастущих цветов Лондона,
они собираются друг вокруг друга в компании,
гул голосов их — что блеяние стада ягнят,
тысячи мальчиков и девочек поднимают невинные руки.
Похож на мощный вихрь голос их песни, он, поднимаясь, достигает неба,
или как гармоничный гром восходит к небесному престолу.
Среди них есть и седые люди, защитник невинной нищеты,
веселится кротость, откройте ангелу у вашей двери.
2.
На Великий Четверг их невинные лица глядят умилённо.
Шествуют детки по парам: в алом, лазурном, зелёном.
Седоголовый наставник несёт впереди белоснежную трость.
Будто волны встревоженной Темзы наполнили купол Сен Пола невинные гости.
О цветы из окраин огромного Лондона, как вас собирали?
Льнут они друг ко дружке, стадами и стайками встали.
Шум их многообразен, похож он на гомон от согнанных вместе ягнячьих гуртов,
руки безгрешные вдруг поднялись, тысячи отроковиц и отроков.
Будто вихрь небывалый летят в небеса голоса песнопений,
или гром мелодичный, взлетевший до вышних селений.
И не видно наставника мудрого, древнего стража святой нищеты
и покоя весёлого; будь как ангел для ангела бедного ты.
НОЧЬ
1.
Солнце на западе изнемогает,
вечерние звёзды сияют,
птахи замолкли в гнёздах своих,
я тоже, как птаха, смиряюсь.
Луна на цветок похожа
в пределах небесных высоких;
со святостью тихой
восседает, даря улыбкой ночные небеса.
Прощайте, луга молодые и милые долы,
где стада выходили с зарёю,
где агнцы паслись поступью молчаливой,
где стопы Ангелов сияют,
невидимое цельное их великолепье,
где радость завершается
на почках и цветах древесных,
и дремлющем бутоне.
Небесных сил направлен взор на опустевшее гнездо,
и в каждом птаха окутана теплом,
их посещение охраняет каждую тварь,
предупреждая при любой тревоге,
если ж видят они вопиющего,
кто заснуть не может никак,
сон глубокий к челу его
прислоняют, садясь у ложа.
Когда же гиены и тигры взывают в алчбе,
то небесные силы встают для молений,
дать отпор похитителям, выгнать их прочь,
заступая овцу пред ними,
но твари ночные исполнены страха и тьмы,
порою и Ангелы прочь отступают,
взимая освободившийся дух
к новым небесным мирам.
Где яроглазые львы
заплачут золотыми слезами
и в кротости нежно воскликнут,
и стадо кругом обходя, изрекут,
говоря: Его унижение смерть победило,
происки смерти страданьем Его
прогнаны прочь
для дня вашего бессмертия.
Знай, о жертвенный агнец, что вместе
мы ляжем, чтобы уснуть,
благодаря Его, что дал тебе имя,
первую честь по Себе и страданье,
для омовения наших жизней в реке,
моей яркой сущности, известной каждому,
засияет она как золото,
чтобы я охранял твой покой.
2.
Солнце на западе изнемогает,
пташки замолкли в гнёздах своих,
вечерние звёзды сияют,
смиряюсь и я, взирая на них.
Луна как цветок милый
чашу в селениях горних раскрыла,
полную святости тихой,
улыбка в небо струится от лунного лика.
Прощайте, луга и мирные долы,
молчаливых агнцев с поступью кроткой
где с зарёю стада-новосёлы
паслись, там сияли Ангелов стопы,
незримое и цельное явленье,
радостью будет виденье
о почках и цветах древесных
и о бутоне, которому тесно.
Небесные силы смотрят в пустое гнездо,
где некогда каждый птенец был окутан теплом,
явленье небесных сил жизнь любой твари несло,
предупреждая опасность крылом.
Если ж видят они вопиющего,
сна не имущего,
сон глубокий, печать здоровья,
прислоняют к его изголовью.
Когда же гиены и тигры взывают в алчбе,
то небесные силы встают для молений,
то их помощь попавшей в ловушку судьбе,
заступление от покушений.
Но твари ночные исполнены страха и тьмы,
порою и Ангелы посрамлены,
вознося дух, свободный от тела
к небесным обителям светлым.
Бродят там яроглазые львы,
исходя золотыми слезами,
горней кротости вопли полны,
вот что скажут они над стадами:
малый сей был унижен, и смерть победил,
он ценой живота Жизнь навек улучил,
смерти прочь западня
для бессмертного дня.
Возле тебя, о блистательный агнец,
моё место в покое предвечном,
чтобы, славя того, кто дал имя, чтоб славить,
честь воздать и хвалу, возрыдавши сердечно.
Омовенья желая в животных волнах
моей сущности на времена,
чтобы золота было оно драгоценней,
охраняло бы святость небесных владений.
ВЕСНА
1.
Рог половодья
вдруг затрубил.
Пташек восторг
Днём и ночью,
Соловья
услышал нынче я,
жаворонок в небесах
счастлив.
Счастья, счастья вступающей в Лето.
Крошка сын
радостью переполнен.
Крошка дочь
мила и мала.
Петел кукареку,
как и ты.
Голос радости,
младенческий звук:
Счастья, счастья вступающей в Лето!
Агнец малый,
здесь я,
приди и припади
к моим коленям белым,
дай мне играть
твоей шёрсткой нежной,
дай мне целовать
твоё тихое лицо.
Счастья, счастья вступающей в Лето!
2.
Вешний прилив
горном затрубил.
Пташек восторг
и ночью не смолк,
Соловья
услышал нынче я.
жаворонок в небесах,
его колокольчик в слезах.
Счастья, счастья
вступающей в лето!
Крошка сын
счастья аршин,
крошка дочь
радость точь-в-точь,
петел кукареку,
и ты вторишь петуху,
Голос радости,
звук младости:
Счастья, счастья
вступающей в лето!
Агнец малый
меня обретает,
зову его: приди,
к моим сединам припади,
дай насладиться прежней
твоей шёрсткой нежной,
твой милый лик как мать
тихо поцеловать.
Счастья, счастья
вступающей в лето!
ПЕСНЯ КОРМИЛИЦЫ
1.
Когда детские голоса слышатся на лужайке,
слышится смех на холмах,
иссякает сердце во мне вместе с грудью,
а всё вокруг в неизменном покое.
Дети мои, с закатом вернёмся домой,
уже поднялась ночная роса,
Пора, пора нам игры оставить и прочь возвратиться,
вернёмся, когда озарится небо.
Нет, нет, дай нам ещё поиграть, для игр ещё не закончился день,
и спать мы совсем не хотим,
под небесами птахи летают,
и все холмы покрыты овечьими отарами.
Ладно, ладно, ступайте, играйте, пока свет не скроется прочь,
но тогда уж все по домам и в постель!
младенцы прыгают, кричат, смеются,
а им отвечает эхо с холмов.
2.
Где поляны краса, там светлей голоса,
рассмеялись, их слыша, холмы.
Сердце будто стихает, в груди иссякает,
но покоя все вещи вокруг полны.
Детки, вослед за луной, скорее идёмте домой,
поднялась уж ночная роса.
Ну, скорее же, хватит прыжков, прочь с лугов,
возвратимся с зарей в небесах.
Нет, кормилица, милуй ребят, ещё ярок закат,
Хоть вернёмся, но мы не заснём.
Светел наш небосвод, в нём пичужек полёт,
зелен холм, и все овцы на нём.
Ладно, ладно, идите, играйте, покуда свет яркий,
солнце скроется — быстро домой и в кровать.
Малыши разрезвились, прыгали и кружились,
эхо им отвечало с холмов как мать.
МЛАДЕНЕЦ-РАДОСТЬ
1.
Нет имени у меня,
мой возраст — два дня,
как назовусь я?
Радость имя твоё,
радости благой будь полон.
Милое дитя!
Благой радости всего лишь два дня.
Благой радостью назову тебя:
ты улыбнёшься.
Я спою, наконец,
радости благой будь полон.
2.
Нет имени меня,
мой возраст — два дня,
как назовусь я?
Нарекаю тя радостью,
живи же, радость храня.
Радость благая!
Добрая радость, два дня от рожденья.
Доброю радостью впредь наречёшься,
ты улыбнёшься,
вот припев к песне хорошей:
с цельною радостью не разминёшься.
СОН
1.
Один из снов разволновал меня во тьме,
был у ложа моего Ангел-Хранитель.
Я видел, как муравей отступил от тропы своей,
где, кажется, лежал я средь травы.
Бродил он в беспокойстве, он бродяжил,
тёмные веси воздушные обходя,
над множеством искристых брызг.
Разбитым сердцем я услыхал, что он сказал.
О детки мои! Рыдают они.
Слышат ли они зов отца?
Вдруг они смогут меня заметить,
вернуться ко мне, воззвать ко мне.
Смирился я, глотая слёзы,
но увидел я рядом с собой светляка;
он воскликнул: кто под тяжестью зла
вызывал стража ночи?
Я принёс на землю свет,
вместе со мной пришёл Скарабей с колесом;
вслед за ним — гул жуков,
малый странник, вот твой дом.
2.
Однажды сон разволновал кров тени сонной,
Хранитель мой, слети и стань у изголовья!
Подобно мравию, что потерял дорогу,
я заблудился и прилёг на местности отлогой.
Бродягою с тревогою в груди, изгоем,
два тёмные пространства оставив под собою,
со множеством искристых брызг вокруг,
из раны сердца мравий крикнул вдруг:
О дети мои! Рыдают они!
И помнят ли отчие дни?
Когда бы заметен им был их отец,
разлуке и горю пришёл бы конец!
Смирился я, слёзы глотая.
Но рядом возник Светляк, чадо рая.
Он воскликнул: кто, злом угнетённый
вызвал стража времени тёмного?
Я принёс на землю свет,
шёл за мной с колесом скарабей,
а за ним шёл жучиный гомон.
Малый странник, ты уже дома!
К СКОРБИ БЛИЖНЕГО
1.
Видел я печаль людскую,
и печалился ею сам.
Если человек в страданье,
помощь трудно не найти.
Видел я, как льются слёзы,
не таил и мою печаль,
Может ли отец видеть своё дитя
рыдающего, погружённого в скорби?
Может ли мать сидеть и слушать,
как младенец стонет или боится,
никогда не будет так,
никогда не будет так.
Может ли Он, кто на всё умилённо взирает,
слышать, как повержен тоскою меньший,
слышать вопли птенца в покинутом гнезде,
слышать стенания детских страхов,
слышать и остаться в своём гнезде, в стороне,
с наполненной благочестием грудью,
не сидеть рядом с колыбелькой,
рыданья и слёзы смешивая со слезами младенца,
не сидеть в изголовье ночью и днём,
отгоняя рыдания прочь,
О, никогда так не будет,
никогда, никогда этого не может быть.
Он дал свою радость всем,
ибо Он сам как дитя,
Он и Человек страданий,
и печалился, и тосковал.
Думай, что ты всегда пред Его лицом,
что не ты сотворил Его.
Не думай, что если ты рыдаешь,
то Его нет рядом.
О, даёт Он нам и Свою радость,
что расстроит наши скорби,
наши скорби — наважденье и рассыплются они,
ибо Он сидит подле нас и нас жалеет.
2.
Видел я печаль людскую,
ею искренно тоскую.
Если человек страдает,
помощь вскоре обретает.
Видел я, как льются слёзы,
и на сердце были грозы.
Может ли отец ребёнка
видеть в скорби погруженным?
Может ли спокойно спать
среди стонов детских мать?
Никогда не будет так,
никогда не будет так.
Может ли, Кто умиленье,
видеть меньших униженье?
Видеть птиц малых в тоске и печали,
слышать, как дети зарыдали?
Слышать, остаться в гнездовище, безразлично,
утешаясь в груди покоем привычным,
не сидеть, колыбельку обняв,
слёзы слезами размешав,
не сидеть в изголовье с утра до утра,
отгоняя зло крылами добра,
о, не будет этого никогда,
не будет этого никогда.
Он дарит свою радость всем,
потому что Он как дитя смирен,
Он Человек, испытавший страданья,
и унижения, и бичеванья,
Думай, что ты всегда пред Его Лицом,
называй его сам Творцом,
И если в глазах твоих меркнет свет,
не думай, что Его рядом нет.
Его радости будет причастен каждый,
все расстроятся скорби наши,
наваждение бед разлетится как дым,
потому что Он с нами, и мы возлюблены им.
Из «Песен Опыта».
Ответ Земли.
1.
Земля приподняла свою голову
из темноты ужаса и жути,
свет её брезжит,
вокруг каменный ужас.
И локоны земли смешаны с пепельным страхом.
«Я заключена во влажных берегах,
звёздная завеса удерживает мою дремоту,
холодную и пугающую.
Взываю
к отцу древнего человека.
Самовлюблённый отец человеков!
Наветник жестоких ужасов и страхов!
Озарение
моего девства и утренней наготы
сковано цепями ночи.
Может ли весна скрывать свою радость
в пору бутонов и цветущих дерев?
Ночью ли
сеется зерно,
В темноте ли пахарь
выходит на пашню?
Разбейтесь, о тяжёлая цепь
и лёд вокруг моих костей.
Самовлюблённая подлость,
вечная гордость,
свободную любовь одевший кандалами».
2.
Голову земля приподняла
из темноты ужаса и жути.
Свет бежит с её чела,
вокруг каменный ужас.
Локоны земли стали цвета ртути.
«Я заключена во влажных берегах,
полог звёзд хранит мою дремоту,
вокруг только холод и страх.
Взываю
к отцу, что создал человеческую породу.
Самовлюбленный гений!
Жестокое исчадье пустоты!
Озарение
девства и утренней наготы
сковано цепями ночи.
Может ли не радоваться весна
в пору бутонов роз и цветущих дерев?
Выходит ли пахарь,
когда в поле тьма,
И в ночи ли зерна происходит сев?
Разбейся, тяжёлая цепь,
чтобы лёд вокруг костей моих расколоть.
Самовлюбленная подлость,
вечная гордость,
свободную любовь заковавший в крепь».
переводы с английского
станция
гостиная
на середине мира
новое столетие
город золотой
корни и ветви
