ФЁДОР ВАСИЛЬЕВ
СЛЕПОЙ ХУДОЖНИК
РУССКИЕ ИДУТ
В Росси выпал дождь и в этом
суть лирика
но слово «никогда»
соединяя «он» и «не растает»
уводит в заблужденье россиян
не только
когда земля пресыщенная плотью
терзает их зловонием но это
лишь остров Труп
не захотевший затопленья Небом..,
но даже и тогда когда в каталке
в америке латинской от жары
он чувствует прохладу или видит
как русские ступнями сочетая
нечаянные облаки пространства
приблизились и по небу бредут
ЧЕТЫРЁХЧАСТНАЯ ФОТКА
«Ты победил, о Бледный Галилеянин,—
мир серым стал в дыхании Твоем...»
Алджернон Суинберн.
мир серым стал в дыхании Твоем...»
Алджернон Суинберн.
Небо над Санкт-Петербургом
такое же как небо над Лондоном
Достоевский нетождественно равен Диккенсу
«Серый» значит «не соблазняет».
Краски Грядущего Царства, —
только они — краски
Здесь и теперь,
Иерусалим и Киев.
*
Когда я тело успокою,
тогда в душе воздвигну храм,
и две руки, лиясь рекою,
сотрут в песок суетный хлам.
Дай, Бог, тогда подняться с места
и в час,когда сиделки спят,
дойти до Города Невесты,
ворчливым посохом скрипя.
Потом, глядишь, назад вернуться
и над Российския холмы,
пока сиделки не проснутся,
тревожа хладные умы,
ужо тряхнуть жезлом пророка:
сказать, что влажен,
одинок..,
в пустыне Ближнего Востока
пылает полевой цветок.
*
Во времена, когда по горлу
проходит уровень снегов,
ничто не делает погоду,
никто не делает шагов.
А если труд высоким даром,
как зимним солнцем, озарен,
не стоит рвать сердца пожаром,
чтоб золотой навеять сон.
Ведь мы, состарившись немного,
не захотев себя понять,
лишь потому не слышим Бога,
что не отходим от огня.
*
На нашей улице слепой художник
он хочет чтбы я писал картины
а не стихи
Я говорю ему о том что вижу
а он хитрит стихи мои ругает
наверно плачет
Предупреждает что убийцей стану
отнекиваюсь мол уже убийца
он умоляет — вор пока
Искусанные губы, пальцы в краске
не так я плох ведь он тайком рисует
но все картины посвящает мне
ОТЦУ КОНСТАНТИНУ КРАВЦОВУ
Седые волосы на твоей голове,
наверное, долго не будут заметны.
А голова у тебя — бедовая
(чья бы корова мычала).
Помню о снеге, отец Константин,
вспомнил.
Супруге твоей Ирине
и дочерям:
Марии,
Елизавете,
Ксении —
передавай привет.
Христос посреде нас.
ДОЧЕНЬКА
(заблудшему чаду.)
Улетела пташечка
из родного гнёздышка...
По какой дороженьке
бродят твои ноженьки?
По гниющим камням,
по рекламным огням,
по геенским огням...
О какие стёклышки
бьются твои крылышки,
да на чьи полотнища
каплет твоя кровушка?
Доченька...
Не тепло тебе,
не светло тебе.
Только весело,
да не празднично.
Только буднично,
да без родины.
Только истово,
да без креста,
без отца,
без царя,
без Христа.
Высоко в саду
зреет колокол,
серебром седой
над твоей бедой.
Уходи.
За тебя расплатятся,
ой, да за тебя поплатятся.
Опрокинь его стол,
оттолкни его трон,
уходи от него,
он тебе не жених,
он — утопленник, висельник,
возвращайся вперёд,
возвращайся домой,
доченька.
Доченька...
Доченька.
(От автора: Не в последнюю очередь этот текст посвящён Янке Дягилевой и как бы даже является заклинательным, да простится мне дерзновение мое, Господи.
Я бы очень хотел, чтобы «Калинов мост» сделал из этого текста песню).
ДРУЗЬЯМ
Спасайся сам, и тысячи спасутся
вокруг тебя.
Иначе зарастёт
травой вражды твоё святое поле,
твоя земля, твой дивный вертоград,
где каждому растенью и названье,
и чин, и слава —
свои...
ЕСЛИ ПОДУМАТЬ
Если подумать,
что завтра всё и наладится,
нынешний день, казавшийся беспросветным,
вспыхнет как драгоценный камень
адамант, —
украшение венца летного.
Если подумать:
«ну вот, приехали,
а завтра-то как будем жить,
послезавтра?», —
можно сразу мылить верёвку, если тормозов нет.
Если подумать:
«Будь проклят тот день,когда..», — ...
Если подумать:
«Слава Богу за всё,» - ...
Если подумать,
«Невидимая брань» Никодима Святогорца
должна быть настольной книгой
в покосившейся ветхой твоей калибке, —
на восьмом этаже столичного дома
первом? шестом? девятом?
третьем, с соседями по всем фронтам?.., —
в именьи твоём, в келье,
в дачном домике,
в разлюли-малина усадьбе,
на борту космического корабля
«Восток-9».
МОЖНО ЛИ МОЛИТЬСЯ ЗА ИМЯРЕК?
Бывало: сидишь дома.
Печка жарко натоплена, за окном — снег.
А в голове от навязчивой мысли оскома:
«Можно ли молиться за имярек?»
Встанешь на молитву — не получается.
Значит — нельзя? А я-то чем лучше?
И опять всё сызнова начинается:
«Можно ли..».За окном — тучи
ультрафиолетовые, можно сказать, —
до того иссиня-черны.
«Можно ли..» Встаю на молитву опять.
Приближается время Луны;
да увидеть её, раскрасавицу, не суждено нынче ночью.
Под утро разве? — так ведь не дотяну, усну.
Молитва моя похожа на песню волчью.
Пламя лампадки, похожее на Луну,
отражается в жёлтых моих глазах, брате.
Можно молиться, нужно, но тяжело —
изнемогаю. Господь говорит: «Хватит.
Не обещаю..» — а на душе светло,
и — никаких мыслей,
читаю «Молитвы на сон грядущим».
ПОСЛЕДСТВИЯ ВАВИЛОНСКОЙ ТРАГЕДИИ
«Сквирел» — это «белка»,
в переводе с английского на русский.
А , по-беличьи, «сквирь» —
это клич такой,
плачь такой,
песня,
стон такой.
Ни на русский,
ни на английский
это не переводится.
Я могу говорить по-беличьи,
но разве я сам себя понимаю?
Допустим, английский —
язык международного общения,
на котором договорятся
о всемирном правительстве,
о воцарении антихриста,
не к ночи будь помянут.
Мы не поймем друг друга.
Молюсь я по-русски,
по церковно-славянски.
Молиться бы и тебе по-своему,
читать бы Шекспира в подлиннике,
Пушкина,что ж, — в переводе.
А если воевать придётся, —
так за Родину,
за честь и славу её,
в мундирах национального покроя,
в цветах Отечества.
О, горечь футбольных поражений!
О, радость хоккейных побед!
Утробный патриотизм фанатов!
Мы не поймём друг друга,
но сумеем договориться:
мы одной крови
Адамовой,
ты и я,
Христовой.
Только не надо опережать событий.
Там мы поймём друг друга,
если проголосуем против.
...Белка ты моя, белка,
как там тебя по-английски?...
РОЖДЕСТВО В БОЛЬНИЦЕ
Движения души — развитие простора;
колышутся скользя могучие валы.
Рождественская ночь. Игрушечные горы
и отблески сердец на острие стрелы.
Божественный покой предпраздничной минуты
нарушу только тем, что прошепчу: «Друзья..»,
сминая как во сне томительные путы
затянутой судьбы, казённого белья..
И, сказочно живой Господним утешеньем,
я плачу от любви, я повергаюсь ниц,
и всё, что причислял когда-нибудь к лишеньям,
стекает по щекам и падает с ресниц...
НАСТОЯЩИМ ЖЕНЩИНАМ
(В частности, понятно кому, если они не против)
Отец Дмитрий Смирнов, как бы объясняя слова Апостола Павла о том, что женщина спасется чадородием, постоянно напоминает, что семья — это икона Святой Троицы. Это — чистая правда.
Край, бэйби, край
ничего плохого.
За горизонтом — воспоминания.
Ты думала — новый мир?
Нет, просто презерватив лопнул.
Свет изо всех щелей,
изнутри и снаружи, —
некуда больше жмуриться.
Секса (читается через «е») не будет.
Просто отойдут воды
и наступит весна священная.
даром, что было больно.
Он до конца твой —
храм на краю света.
Ноша твоя не тяжела,
постоянство твоё священно.
Постоянство — твоя молитва.
Перебиты твои колени
У древних истоков древнего ручья
сладкую воду ты пьёшь, не дыша.
Сладость её горька с непривычки.
Но ты привыкла,
маленькая ослица.
Дни твои сочтены,
Да будут благословенны
дни твои как один, —
этот.
Времени больше нет.
ЗА ДРУГИ СВОЯ
— Давид,
ты весь в крови.
— А чё они?...
(А «чё они» — естественно известно,
и всех тошнит от этой хреновни,
с тех самых пор, как в люле стало тесно,
я не о том).
— Давид, пойдём домой..
В песочнице эпоха Соломона —
жемчужина истории земной, —
избыточествует неугомонно..
А ты, который не построил храма,
иди и помни: выше нет любви,
чем та, с какой тебя окликнет Мама:
— Пойдём Домой, Давид, ты весь в крови.
ПО СЕРДЦУ
ПО сердцу мне Владимир Владимирович Маяковский,
инженер человеческих душ, ценю.
Разумеется его убили:
надо же развеивать танатологическую брехню.
Не виню я его за ленина там, за партию,
кто не лажал — пусть в него бросает камень, — нет, это не намек на Мандельштама
но если очистит Господь его стихотворную хартию
(что никому из пишущих не помешало бы), —
то-то светило взойдёт над литературными веками!
То-то «память собери у мозга в зале
любимых неисчерпаемые очереди» зазвучит свежО
под сводами музея политехнического!...
А то, что шёл поэт, как Савл, на рожон, —
было преддверием обращения поэтического,
хочется верить
ОБЩИЙ АНАЛИЗ КРОВИ
Квантово-волновая природа времени (крови, моря и света), —
песочная струйка течёт и каплет:
тик-тик-тик,-
как вегетативная нервная система
(она вторична).
Далеко-далеко,
отсюда пока не видно,
в День Рожденья Земли
вспыхнули звёзды.
Звёзды как звёзды,
может, чуть-чуть побольше,
числом сто, пятьдесят и три.
Свет их,
неотравленный ядом зрачка
сомневающегося астронома,
идёт к нам
с приличествующей ему скоростью.
Кровь на общий анализ
положено сдавать натощак
по утрам,
когда лысый священник, —
жидкие волосы на его черепе,
красиво обтянутом кожей,
можно пересчитать устно, —
совершает проскомидию
в самом холодном углу
нетопленного храма
(в притворе-то хоть надышали).
Частички, вынутые из просфор, —
чуть больше обычных крошек, —
ложатся на позолоченный дискос.
У одной из них — твоё имя.
— Папа, я не буду плакать,
когда укусит комарик.
Когда стальное копье в руке лаборанта
вспыхнет
и бисером крупным,
крупнее обычного,
выступит капля крови.
— Конечно, не будешь, доча.
Это — как звёзды
в День Рожденья Земли вспыхнули,
помнишь?
как те рыбы
из моря Тивериадского,
большие такие, больше обычных,
числом сто, пятьдесят и три,
и не порвалась сеть,
помнишь?
ПОСЛЕДОВАНИЕ О ВТОРОБРАЧНЫХ
(В помощь кающимся)
Вот и нашлась
маленькая заезженая —
уставала, но давала, —
пластинка
Кридэнс клируотэ ривайвэл,
Блюз придорожной закусочной.
Всё, что здесь нацарапано
пей до дна, пей до дна
долгим мучительным...
долгим мучительным...
прощаю и разрешаю...
прощаю и разрешаю...
прощаю и разрешаю...вз-жик!...
поцелуем.
Таинство совершилось.
Level up.
ПРАВДА
Гроб с телом отца
стоял на столе,
на котором когда-то пеленали меня, младенца,
за котрым ели и до и после,
крошки сметая в руку,
писали стихи и письма,
сухо, не сочиняя.
Попросту, жизнь священна.
Стихи — это правда, правда.
ВЕРНОСТЬ
Знойный полдень. Остывший чай,
тишина — гостья ночная,
несколько задержалась,
волосы твои — только что из созвездья,
на дворе зима,
дети ещё не в школе.
Это видение что ли? —
знойный полдень...остывший чай...
аромат лимона и лавра.
*
Настя кашляет, Саша не спит,
у Серёжи уже День рожденья,
нос у Пети заложен — храпит.
Ночь тиха, как, во время кажденья
алтаря перед всенощной, — храм;
однозвучно журчит холодильник...
Мне бы раньше вставать по утрам.
Подари мне чудесный будильник,
Ангел Божий, хранитель святой,
не давай мне ни сна, ни покоя,
понуждай неземной красотой
встать, пока полотенце сухое.
