*
Поэзия, создаваемая авторами в промежутке от конца 80-х до сего времени — поэзия двух одновременно существующих культурных ситуаций. Одна ситуация развивается крайне медленно и, по-видимому, её положение довольно прочное. Её основа — толстые журналы и всевозможные союзы писателей, существовавшие ещё в Советском Союзе. Её можно назвать консервативной. Оппонент — ситуация либеральная, развивается гораздо быстрее и основой имеет огромные пласты неофициальной литературы. Здесь надо уточнить. Говорю именно о культурной ситуации, а не о родах литературы. Говорю о совокупности отношений, способах воспроизведения текстов, их подачи и восприятия. Ситуация либеральная почти целиком опирается на неофициальную литературу и идею самиздата (идею эскапистскую, по сути нефиксируемую). Названия ситуация условные, да и сами понятия могут быть подвергнуты разносторонней критике. Мне важно показать трение разных сознаний, существующих в одном литпространстве.
Примерной точкой отсчёта выхода новой культурной ситуации из герметичного пространства, в котором она существовала долгие годы, можно считать высокую середину 80-х — то есть, года с 85. Это Ферганская школа и круг авторов журнала "Родник" (в провинции). Питер — "Митин журнал" и "Равноденствие" (просуществовавшее недолго). В Москве такими объединениями могли бы стать "Московское время" и клуб "Поэзия". Кроме клуба "Поэзия" были: кружок Арво Метса, круг Германа Лукомникова, в котором вращались авторы, близкие к лианозовской школе, и несколько не столь заметных собраний поэтов (например, поэты Аромата: Славоросов, Жаворонков, Валиев, Сенягин, Сучилин). Именно в творчестве московских поэтов наблюдается интереснейшее явление рефлексии культурных ситуаций друг на друга. Поэты, начинавшие яркими либералами, переходят в противоположный лагерь (Полина Иванова). Точкой преткновения послужила идея "игры" в поэзию, пришедшая от концептуалистов, идея эпатажа. Примерно идея выражалась так: автор и текст — вещи совершенно разные. Об отношении этой идеи к постмодернизму умолчу; об этом писали много. Концептуалисты пытались структурировать и деструктурировать смыслы и методы поэтического слова. Авторы, которых можно было бы назвать последователями концептуалистов, делают противоположное: они синтезируют то, что концептуалистами было разъято (Анна Альчук, О. Асиновский). Их видение мира принципиально иное, дефрагментированное.

*
Поэтическое "я" конца с конца восьмидесятых можно определить как сосредоточение эскапистских идей. Гендерная идея тоже претерпела значительное изменение ("грани м ж сместились" А. Скидан). Акцент на личностное начало ставится либо намеренно слабый (Питер, Фергана), либо намеренно острый (Москва, Уральская школа). Личность подаётся как некая модель, тип, нечто общее, способное затеряться в толпе слов. Общее движение креативного потока можно было бы назвать центробежным. Центр стихотворного построения - намеренно условный, не чуждый дизайнерской невнятицы. Ощущение мира будто бы трагическое, но с оговоркой. Это поэзия весьма ленивая и холодная, это спящая красавица. Важен был именно словесный сон, некое оцепенение поэзии. Или, цитируя Шамшада Абдуллаева — медитация.

*
Но в то же время существовала поэзия, создаваемая по совершенно другим принципам, не принадлежащая ни к той, ни к другой культурной ситуации, а находящаяся на грани их. Сейчас эта поэзия представляет довольно значительный сегмент. В нём много имён авторов-женщин. Для примера возьму тексты трёх: Ольги Ивановой, Ольги Родионовой и Ирины Перуновой. Но необходимо упомянуть так же Елену Фанайлову и Веру Павлову. Именно в текстах Фанайловой идеи двойной оппозиции проявились вполне. Но и ходульность идеи двойной оппозиции — тоже. В текстах названных поэтесс заметна сознательно создаваемая инерция поэтического мышления. Поэтессы пишут так, как будто концептуализма не было, или же он никогда не обладал тем значением, которое ему придали читатели и критики. Форма - метрически организованный стих, обладающий довольно чёткой кадентой и внутренней логикой до-постмодернистского стиха. Впечатление такое, что из осколков, наделанных концептуалистами, собирается нечто цельное и единое. Произошла своего рода реабилитация и возникла линия подчёркнуто антиконцептуальная. Тяготение к регулярному стиху особенно заметно в творчестве Ирины Перуновой. Основное настроение её стихов я назвала бы инерцией тепла. Она собирает и сохраняет лучшее в доконцептуальной поэзии.

*
Невысокий слог у любви порой,
так заходит Бог в твой закут сырой,
говорит: — Прими двести грамм, сынок,
и неси свой крест. Ведь и Я не мог.
Плыл горе в подол, огребал лицом
и оставлен был на кресте Отцом,
и затекшим глазом вбирая явь,
шевелил едва языком: "Оставь
им грехи, Отец, небывалые.
Не в себе они, эти малые".

Ирина Перунова, "Драхма".


Употребить устоявшийся термин "женская поэзия" или, как сейчас говорят "гендерная", было бы не совсем верно. "Я" поэтессы излучает скорее материнский флюид. Эта лирическая героиня слишком деятельна, чтобы застыть в собственном очаровании.

*
Яблони, яблони, выводки ртов грачиных,
кружево белых свадебных майских лат.
Бог мне простит, что бога люблю в мужчинах.
в женщинах тоже, но женщины — это ад.

О. Родионова, "Яблони…".


7.
воду мутила, кидала понты
запросто переходила на-ты
идеже — обеими, жарко объяв —
и добивала, едва обаяв…

О. Иванова, "Жизнь".

Я назвала бы такую поэзию — лирикой эпического фрагмента. Названные поэтессы не откровенничают с читателем. Они вообще избегают писать о житейском и будничном. Житейское и будничное в их поэзии существует только в качестве аллюзий на нечто иное, скажем, на космос. От такого переноса акцента хрупкие структуры, которыми держалась традиционная лирика, разлетаются в прах. Лирическая героиня повествует об изнанке человеческих отношений, то есть, по сути, об анти-отношениях. Открываются жутковатые провалы, сквозь которые "просвечивает эпоха". Возникает то, что я назвала бы "эффектом Цветаевой" — развод воспринимается точно так же, как и распад СССР. Поэзия Ольги Ивановой и Елены Фанайловой нарочито литературна, она наполнена аллюзиями буквально на все слои литературы. Мир складывается как некая мозаика, из множества однородных и разнородных кусочков. Это общий признак поэзии последних лет, наиболее сильно обозначившийся в конце 80-х. Заметен он и в творчестве Ирины Перуновой.

*
За тридцать сребренников? Нет,
за пачку сахара и "Примы".
Не поторопишься чуть свет —
последним в очередь не примут.

За тридцать сребренников? Нет,
за пайку сумрачного хлеба,
за отсыревший тот кисет,
за телогрейку цвета неба.

Ирина Перунова, "Драхма".


Фрагментарность поэзии — нечто общее для всех поэтов теперь. Современные авторы не чужды эпической интонации, но только с условием, что в центре эпоса стоит "я" автора. Лирическое я названных поэтесс тоже обращается к эпическим темам, и к методам фрагментарного письма. "В атмосфере западного и русского дилетантства (поэт) находит новый жанр: фрагмент". (Тынянов, "Пушкин и Тютчев"). Это не просто фрагмент, это фрагмент кинематографический: 24 кадра в секунду. Это письмо почти пиктографическое. Особенно заметно в творчестве Ольги Ивановой.

*
…
спокойные серпы
стекающихся жниц…
мышиная возня
метафор и химер…
в аттической ночи -
сияние глазниц…
бессонница, гомер...

— бессмертие, гомер!

О. Иванова

Идея эпического жанра и метод фрагмента — вот диалектика названной поэтики. На первый взгляд, общая для всех поэтов конца 80-х. Однако есть несколько достаточно сильных различий. Отличия следующие. Во-первых, нет построения псевдо-центра стихотворной композиции, как обычно было в конце 80-х, через номинальное поэтическое "я" (я-тип, как у Айзенберга и мн. др.). У поэтесс я личностное (реальное), но занято надличностными переживаниями. Это переживания этноса, народа, страны (совокупности этносов и поколений). Это я-участник, оно скорее указывает на центр и границы поэзофрагмента, чем ими является.

ТИТАНИК

Страна ходила на "Титаник",
под Рождество за пол-цены
в клуб выходного дня стекались
герои тыла и войны.

Они ходили на "картину",
дни коротая до весны.
И баба Капа с Антониной,
и дядя Гоша с целины.

Брели порожней деревенькой,
Николин огибая храм,
когда церковный сторож Венька
вослед бурчал про стыд и срам

Ирина Перунова.

Большинство поэтических методов (контрастная лексика, резкая поливалентность метра) весьма новые. Ольга Иванова пишет порой без прописных букв и со смещёнными знаками препинания, а так же помещает внутри текста сноски, которые являются частью целого текста. Здесь видится и отталкивание от концептуализма, и его следы.

не повод оробевшей фаберже
пластаться долу в мороке утробы,
но нечто походящее уже
на слепоту иной /и высшей/ пробы,

разящую, дерзающую за —
прозрение её предначиная…
___________

*где Воина Алмазная Слеза.
и Зимний Сад.
и Радуга Ночная.

Ольга Иванова, "Душа".

Основная интонация большинства стихов Ольги Ивановой и Ольги Родионовой — мрачноватый юмор. Полноте восприятия стиха иногда мешает инертность формы. Равновесие смысла и формы нарушается.
Стихи Ольги Родионовой из всех названных более пластичны и легки по форме. Самоощущение её лирической героини одновременно ультрасовременно и ретроградно. На форме стиха и в стиховой ткани такая диалектика отражается своеобразными переливами эпитетов, присутствует почти пастернаковская интонация.

*
Не оступись на последней ступеньке зимы,
В рану влагая персты недоверчивой длани,
Мелочь сгребая, ключи сберегая в кармане,
Горбясь под гнетом своей переметной сумы.

Вон он, апрель, — перепрыгни распутицу марта,
Там до метро — и дворами - рукою подать.
Что за кошмар-то, воистину, что за кошмар-то
В талую воду из чрева зимы выпадать!

Не оступись, это время последних простуд,
Мокрых ботинок, бессонниц, и дрожи, и дрожи.
Я ещё тоже барахтаюсь, я ещё тоже
Как-то пытаюсь согреться, и я ещё тут.


Ощущение присутствия лирической героини пронизывает стиховую ткань. Лирическая героиня, как я уже писала, не является центром стихотворения, но она является его движущей силой. Она существует как сгусток, как импульс, который направление развитию стиха. Поэтессы делают попытку одновременно писать и графически, и между строк — равновесно. Удаётся с переменным успехом. Но важно то, что эта ретроградная и инертная, на первый взгляд, поэзия совершенно не похожа на всё, что писалось и пишется в последнее десятилетие. В творчестве Елены Фанайловой, поэтессы, унаследовавшей эскапистские идеи вполне, рефлексия на доминирующий стиль выражена гораздо сильнее, чем, например, у Ольги Ивановой. И в её стихах тоже присутствует личностное начало, хоть и с обратным знаком.
Поэзию поэтических антагонистов названных поэтесс можно назвать поэзией свободного развития (напр. А. Скидан). Об идеях и методах этой поэзии писал Шамшад Абдуллаев. Эта поэзия намерено отказывается от каких-либо нравственных оценок, это экстремум идеи эскапизма. Явление рефлексии на неё, как факт поэзии, заслуживает внимания не меньшего. Поэзия героинь моего очерка — поэзия совершенно другого аспекта. Это уход от ухода. Это аспект глубоко личностный, ценностный. Это поэзия действия, и рассматривать её надо именно с этой точки зрения.