КРАСНЫЙ
СТОРОНА А
КРОВАВО-КРАСНЫЙ
КРОВАВО-КРАСНЫЙ
ЖГУЧИЙ ЦВЕТ
Духота, как перед грозой,
в сердце — раскаты грома.
Молния — расплавленною слезой.
Странная, странная истома.
Может быть, так приходит смерть?
В целом — четвёртая треть.
Нет пощады от чувства, поднятого с океанского дна.
Что за слова: любовь, должен, война, жена?
Пророк — всё тот же, хоть вокруг лица новые.
Он приходит и говорит. Души — к слушанию не готовые.
Вопреки тревоге и речи мудрой
Изгнаннику вспомнилось как утешение
роковое позднее утро.
Даже не утро — мгновение.
ПАДШИЙ АНГЕЛ
— Словно море из сладких огней
ты разлилась по судьбе моей.
Госпожа? Я не слышал ещё о такой.
Замер, очарованный красотой.
Вздыбившись, оледенела стихия.
Золотой огонь в водоёмах сна.
И глаза её — золотые.
Ангел — вот кто она.
Падший ангел — они оба её любили.
Падший ангел — мальчишка из страшной были.
— Что с нею? Мертва, и кровь золотая.
О, зачем посчитали его мальчишкой?
Он видел, как душа её падала со ступенек рая,
и остался живым — но это уж слишком.
А душа летит вслед за ней,
от горя ставшая детской.
И на сердце — следы огней,
солнце в небе — кровавым блеском.
— Нежная! Ты будешь вечно жить,
не сгорая, и всё же в пламени.
Он, изгнанник — твоя золотая нить.
Твоего счастья знамение.
Падший ангел — девушка, лёгкая, словно сон.
Падший ангел — мальчишка, убийца он.
— Скажи дитя, что видишь ты теперь?
— Вот, перед нами открывают дверь.
Здесь музыка стремительно легка, как первое рассвета дуновенье.
Как крылья золотого мотылька, присевшего на алое растенье.
Здесь музыка весома и мощна. Гитары рёв похож на голос львиный.
Закручена багровая струна. И звуки — разразившейся лавиной.
Тридцатилетний рубеж совпал с фестивалем в Рединге. Дождь, отвратительные виды. Но музыка пришла как и прежде, и на неё не повлияло то, что должно было повлиять.
Альбом вместил все оттенки красного: начиная с клубничного и заканчивая пурпуром. Альбом «Красный» — реквием, с первого до последнего звука. Теперь музыкант
мог позволить себе не говорить лишних слов и не извлекать из гитары лишних аккордов. Альбом напоминает не раскроенное ножницами полотно.
ПАНАМЕРИКАНСКИЙ КОШМАР
Глупость — сны. Плохие вести.
Врут приметы и прогнозы.
Гибнут в палисаде розы.
Каплет кровью чувство мести.
Нет фуражки, нет и чести.
Сны — обманки. Даже вещие.
Словно линзы на зрачки.
Вместо стекол — пятачки.
В мыслях — образы зловещие,
прячутся, как в ил рачки.
Панамериканский кошмар начинается тогда, когда все вещи насильно расставлены по местам. Вещи — значит слова, понятия. Когда все насильно здоровы, даже если больны.
Когда все возмущаются, но ничего сделать не решаются. А те, кто может сделать, смеются над теми, кто возмущается.
В Косово, в стане американских военных, случился день, когда закончился десерт — мороженое. И что же? Несколько военных, даже офицеров, побежали к психологам — отсутствия мороженого перенести не смогли.
Панамериканский кошмар — когда люди с глупенькой душой достигают верхушек власти. Продолжение напрашивается — их за ноги стягивают оттуда. Панамериканский кошмар — это маска, и ещё раз маска. Устрашающая маска.
В Косово, в стане американских военных, случился день, когда закончился десерт — мороженое. И что же? Несколько военных, даже офицеров, побежали к психологам — отсутствия мороженого перенести не смогли.
Панамериканский кошмар — когда люди с глупенькой душой достигают верхушек власти. Продолжение напрашивается — их за ноги стягивают оттуда. Панамериканский кошмар — это маска, и ещё раз маска. Устрашающая маска.
Что в приметах? Недоверье.
Что в прогнозах? Боль и слёзы.
Гибнут в палисаде розы.
Не исполнилось поверье.
Кто там, за моею дверью?
Страхи — от любви к приметам,
ужас мрачный — от пасьянса.
Призрак тёмного альянса,
тенью вставшего над светом.
Есть и то, чего здесь нету.
Как быть с тем, чего уж нет?
Пламя — спутник тьме, не свет.
СТОРОНА Б
ПУРПУРНО-КРАСНЫЙ
ПУРПУРНО-КРАСНЫЙ
ТРИ ВРЕМЕНИ
Свобода. Впечатленья стёрлись,
их острота угасла.
Земля их — проданная волость
брошенное прясло.
Закон их — прелая солома,
пьяная свадьба.
Их плата — половина дома
и старая усадьба.
Иллюзии! Они мягки как сны.
А сны — подобие блесны.
Уж миновали годы. Вид заметный:
старик и пожилая леди.
Слепой князёк, красой последней.
И — немота в ответе.
Не видит он, она не слышит.
Ещё красивы оба.
Она — стихи плохие пишет,
про любовь до гроба.
Они прекрасны! В них осталось
всё лучшее, а худшее осыплется.
И чувство к ним — уже не жалость,
оно как локон из-под шляпки выбьется.
Они герои! Та, что с ним —
как памятка о той, что в юности.
Мгновенье тишины в потоке шумности.
А мысли плотные, как нимб.
Вот, человек пришел на землю.
Его движеньям внемлю.
Он будет смел иль будет гад?
Земля — морозом сжатый сад.
РЕКВИЕМ ДЛЯ ДЕВОЧКИ
Так твой рассвет сменяется закатом, так быстро.
Не успевает ветер перенести соцветия из утра в сумерки.
Гляжу в твои глаза — нам небо, вечно светлое и чистое.
Но в них уж знак стальной — всё в мире нашем умерло.
Что дать могу тебе, дитя? Высокий терем выстроить,
в котором вечно дышит счастливый наш закат?
Но руки осязают погребальный саван, а душа — печали искры.
И колокол не мир приносит, а набат.
Хотелось слышать голос альта, льющийся как голос твой.
Но возле гроба уж поставили вина бутылку.
Закат или рассвет? То холод или зной?
Сильнее ветер, бриз несёт на крыльях золотую рыбку.
Печаль как тень. Пришла и манит слабою рукой — пойдём со мной.
И кажутся чужими мне глаза твои, как гроздья винограда над могилой.
Я выслан прочь со смертью твоей, и дальше уж тебе идти одной.
А мне — лишь вспоминать о милой;
тебя, усопшее дитя. Счастливый голосок твой плещется!
Он золотою рыбкой мчится в осенних струях ветра.
И слышу я его — пусть думают: мерещится.
Условность цифр — сырой земли два метра.
И дата смерти — как рукою стерта.
ЦВЕТ ВИНА
Казался он себе разумным и простым,
казалось мне, он знал себя и чувствовал героем.
Но стал ребёнком перед горем.
Не смог стерпеть позор и стыд.
Здесь, в мире ускользающих вещей
один вопрос его тревожил детский.
Пронзительные всплески
касались сердца и ушей.
Дитя пришло и важно стало рядом.
Спросило: кто ты? Он смолчал в ответ.
Дитя ушло. Судьба казалась ядом.
Пока не понял, что судьбы той — нет.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Прочь, прочь отсюда! Сердце уж в пути. Рассудок чертит путь по старой карте. Привычки — как оружия, их надо починить чтобы служили верною защитой.
Мир скользок и подвижен, а с ним — подвижен всякий человек. И путь его — зыбкая вена. Но главное, чтоб тёплым было сердце — им постигают мир.
Суровый взор смягчился будто. К спасенью — новый шаг. Чуть на душе яснее. И не пугает странный знак.
Новые альбомы...
при дворе Червонного Короля
