АЛЕКСАНДР МИРОНОВ
р. 1948Один из виднейших поэтов петербургского литературного андеграунда 70-х.
Первый лауреат премии имени Андрея Белого.
Первая книга — «Метафизические радости», 1993
Вместе с Владимировм Эрлем создал поэтическую группу хеленуктов.
Из «ГНОСТИЧЕСКОГО ЦИКЛА»
* * *
Открывая себя наугад,
я помыслю Грядущее слово,
и опять, невзначай, невпопад
виноградные лозы в цветеньи...
Открывая себя наугад,
я слежу молчаливые тени,
стороживших всю ночь этот сад...
Все пройдет, как богатства Иова...
Нет, не бисер — лукавое слово.
Разве нищим мы дарим слова?
Все круги повторяются снова:
смерть, мерцающий Рай, vita nova,
а душа без молитвы — мертва.
***
Я прячусь в Тебе. Ухожу, ухожу.
Я — твой и внутри, как младенец, лежу,
как царь и букварь твоей жизни, как херъ,
ты знаешь сию и мою — вот пример:
Простой, словно пропись: жива ты жива?
Я мертвый младенец в тебе, но едва
ты дверь отворишь — и я снова живой,
всегда без тебя, без тебя и с Тобой.
2000
ДИАЛОГ
— Ты мыслишь, бедное чело?
У зеркала два страшных глаза,
Разъятых с точностью алмаза.
Эфирное тепло.
— Я погружаюсь, я тону,
И в нищете первоначальной
Вновь восстаю нагой, хрустальный,
Обратно сопричастный дну.
1978
* * *
Мало событий. Прочее неинтересно.
Церкви — как перекуры в кровавой работе.
Вехи, эпохи — до измождения плоти
Тварной Истории — главки Книги Небесной,
Правописание — до истощенья правил,
Слов вавилоны — до изможденья Слова —
Эхо, эхо и эхо сквозного зова:
Отче, Отче, зачем Ты меня оставил?
Всё об Одном, о Единственном, о Едином
Черным по белому, черным и белым, Белым
Плачешь, плачешь и никнешь в безвольное тело,
В смертную язву, в богоподобную глину.
1979
СЛОВА ДЛЯ ФЛЕЙТЫ
Как отыскать мне в суете метельной
Бесчисленного с именем моим,
Измученного флейтою смертельной,
Дымком ребячьим, лепетом сквозным,
Немолкнущим над заводным зверинцем,
Лелеемым, как совестная нить,
Того, кто мог соревноваться с принцем,
Но предпочел в безвестности сквозить,
Чтоб убежать от музыки-неволи,
Жить долго всем убийцам приказав,
Любовника моей бесцветной боли,
Взыскующей его в твоих глазах?
II
Как отыскать ему меня в пространной
Безвидной паутине бытия,
Что ткал не я, и это так же странно
Как то, что в ней запутался и я;
Чтоб выбрать нечто в этой вечной смуте —
Тщету раздумья или бой сплеча,
Как то, что мне пришлось по тварной сути —
Не по родству - стать братом палача;
Как отыскать Ему в долине воя
Того, кто недомыслил это зло,
Чтобы, свернувшись ласковой петлею,
Увлечь меня под Отчее крыло?
III
Мы встретимся, взаимно руки свяжем
Двумя словами — видно, не впервой
Нам убеждать друг друга с неким ражем
И, убедив, отправиться домой,
Дабы опять до времени поститься,
Дожевывать невысказанный страх
И непрестанно зыбиться, двоиться
В невидимых журчащих зеркалах
И думать: тот, другой, что за стенами,
Он что — Другой? Иль это так, шутя...
Ведь не впервой... И в полночь между нами
Заплачет безответное дитя.
***
Нет, память — не ноша, а пьяное время,
Мохнатых Эриний услужливый рой.
Умершее в сердце горчичное семя,
Горчайшее время с полынной звездой.
Вино настоялось и кружится время,
В слепой круговерти лишь тело живет,
Лишь тело — нелепое горькое бремя
В горчайшую Лету, как время, течет.
Психея, ты слышишь? — Не слышу, довольно
Соблазнов твоих запечатанных уст
В сургуч поцелуев... — Психея, мне больно:
Любовь соловьиная, розовый куст...
Душа так беспечна, ей снится и пьется
Глухого беспамятства воинский мед.
Но время - в крови, и Психея вернется
И кровь дорогую на пробу возьмет.
О, винное время безвинного пьянства,
Ты знало давно уже все наперед.
И мертвое тело, как храм постоянства,
По вечной реке, как по жизни, плывет.
1974
КОРАБЛЬ ДУРАКОВ
Полно мне тужиться, тяжбу с собой заводить…
Славно плывем мы, и много ли нужно ума
в царстве Протея? и надо ли связывать нить
тонкого смысла с летейской волною письма?
Только бы музыкой, музыкой заворожить
муку-сестрицу, сварливую древнюю спесь.
В вальсе русалочьем скучно бедняжке кружить,
в серых зрачках ее желтая кроется месть.
Кличет Асклепия, просит флакончик вранья,
черной дуранды газетного хлебца чуть-чуть.
А за кормою то жизнь, то жена, то змея —
шопенианы бесцельной болтливая муть.
О, дурачье! Как случилось, что нам невдомек,
кто мы, откуда, зачем мы плывем в пустоту?
Странные вести принес нам опять голубок
с вечно зеленой масличной неправдой во рту.
август 1976
* * *
Вне языка не помышляй и жить,
пусть даже почва столь косноязычна,
что падшее на землю не умрет —
не оживет — и в зауми безличной
не закоснеет, но из рода в род
протянется бессмысленная нить -
питательная трубка между плотью
и нежитью словесной — мы живем! —
сплошной язык, как сумасшедший дом
одержит нас. И нет конца бесплодью.
апрель 1982
* * *
Безвременье. Пиши хоть наобум —
воздушной сетью языка запятый,
играй во всех пяти — скворчи, юродствуй, ратуй
на холостом кресте и в каменном гробу -
всё равнозвучно, всё отречено,
как под землей гниющее величье —
преображенье времени в одно
голосованье, голословье птичье,
где словно равный в нетях языка,
как ибис заводной, как бес толковый,
Египет чумный судит на века
и с каменным не расстается словом.
июль 1982
СТИХИ О СОЮЗАХ
...Но лишь Тебе благодаря
Я так боялся словаря,
Его роскошного объема
Слова истощены давно,
А у Тебя Оно — одно,
Но словно — веер или омут.
И я вращал спектральный круг
До страшной белизны, а звук
Мельчал, крошился, истончался.
Над белым лепетом земли
Кружились А и Но, но И
Был послан и не возвращался.
Слова роднились властью уз,
Но стал мне бременем союз, —
Крестом безблагодатной речи.
Лишенный изголовья крест,
А вместо «Херувимской» бес
Пел песенку о скорой встрече.
И как случилось в этот раз,
Что Ты меня, как прежде, спас
Одним приемом, вечным, старым?
Как будто Посланный без сил
Вернулся вдруг и жизнь продлил,
И все, что вкупе, стало — Даром.
* * *
У Царских Врат в полузабытом мире
в новозаветной дивной наготе,
о девочка, мы все еще не те,
как солнечные тени на потире.
Но видимое кажется видней,
когда воздyх возносится как птица,
и в нищете ветхозаветных дней
над кровью Агнца Голый Бог клубится.
ИЗ ЦИКЛА «THERAPEIA»
БЕЛЫЙ ШУМ
Как бел иконостас! Истаял звук,
И времена горят как свечи.
Будь милосерд, останови свой круг,
Усвой мне образ человечий.
О, я готов на этот крайний срок
Желтеть осиновым уроном,
На красном кровью проложить стежок
Или аукаться в зеленом.
Но дым над солеёй! Мы не вольны
Лечить и править времена больные.
Я опоздал, и пламя белизны
Сквозит меня, как лейкемия.
1979
***
Так смерть приходит. Пять минут
осталось и невыразимо
сквозит желанье мимо, мимо
словесных и случайных пут.
И сам себе назначишь срок,
как вдруг не вынесешь притворства:
зачем тщетою богоборства
пленять молитвенный исток?
Но и молитва чуть жива,
всё мечется, всё ищет сходства,
и только воздух первородства
живит предсмертные слова.
1979
ГЛУБИНКА
Помолчи, дружок, о скором спасеньи.
Тень жены сквозит в растворе осеннем.
Ей судьба искать свою половинку,
вдовьей вестницей спускаясь в глубинку.
Легче вынянчить урода в пробирке:
только темь теней да справные бирки.
Здесь прошелся кол потравы столичной
и оставил след беды чечевичной.
Тут и старец, словно юноша, зелен.
Чуть шумок - шуршат по черствым постелям,
а иной хохмач - не то что другие -
на груди своей справлял Литургию.
Был он чуден, сед и в странной порфире,
а его сосед, помешан на лире,
шепелявил, пел. А толку-то, толку?
Он забыл, что в сене прячут иголку.
Херувимское простое моленье
и орфическое темное пенье,
боковое, пьяное с лозой и тимпаном —
это блажь о Том, кто умер за Станом.
А печаль вдовы — не та ли водица?
Или бисер мечет первая Жница —
перед кем, о Господи, — теми, кто в хлеве
не забыл о Хлебе, Девке и Деве?
Я забуду всё, и мне не приснится
эта дeвица, кукушка, вдовица,
но кропит меня, сквозит раньше срока
жестяная, злая, рабья морока.
1978
РЕМИНИСЦЕНЦИЯ
Все перепутаю — и если не солгу,
как праведник явлюсь к Тебе с повинной -
малину спелую в чернеющем снегу
и почтаря — с надеждой голубиной.
Что за дела? — от одного ль, от двух
исходит Он, вас как пшеницу сея?..
Все перепутал я: и тополиный пух —
с руном заветным Агнца, Одиссея…
1976
ТЕМНЫЕ СТРОФЫ
Или забыты, забиты, за… кто там
Так научился стучать?
А. Ахматова
Век девятнадцатый, железный…
А. Блок
Знаешь что? Я думал, что больнее
Увидать пустыми тайны слов…
И. Анненский
Так научился стучать?
А. Ахматова
Век девятнадцатый, железный…
А. Блок
Знаешь что? Я думал, что больнее
Увидать пустыми тайны слов…
И. Анненский
1
Есть вечная жажда. И дело не в том,
что нет ни бадьи, ни колодца,
что ясность, как птица с лучистым крылом,
нам в руки опять не дается,
что вечеря запахов, пасха теней -
единая наша отрада.
Как видно, о тьме и поется темней,
бессвязней и горше, чем надо.
2
Повсюду зима, чертогон, и опять
мы храм посещаем, как рынок.
Но слишком легка и пьяна благодать,
бегущая слезных тропинок.
Ты помнишь истории нашей конец?
Отмкнулись могильные плиты,
Господь прослезился, и ожил мертвец,
как век, пеленами увитый.
3
Но я не к тому помянул этот дом
болезни, забвенья и страха,
чтоб мы, словно дети в железе больном,
бряцали в церквах и на плахах,
чтоб в жесткой коре изнывала, биясь,
кликуша, вдова или дева —
вопила, молилась и падала в грязь
под сень византийского древа.
4
А времени ход был безумен и крив,
как бред безнадежно больного.
Сравнить ли мне чары леонтьевских слив
с эйфорией «Vita Nuova»?
Блудницы и взрывчатых блюд повара,
оракулы, орфики, пташки,
философы, дел половых мастера
сплелись в сумасшедшей упряжке.
5
Я их не сужу, поминаю добром,
и словно со мною то было.
Блажен, кто пропел свой последний псалом,
иному привиделось Рыло,
а третьему — Боже, за каждым углом —
какая забавная пытка! —
мерещился желтый облупленный дом
и реяла красная свитка…
6
Пусть страшно сверять теневые счета
живых и забытых, забитых,
пусть в Царстве Господнем земная тщета —
словесная ткань — не защита,
возьми черный мел, наклонись и пиши
в зеркальной ночи беспредельной:
Создатель! Мы дети Словесной Души,
рассеянной в бездне метельной…
ноябрь 1977
ИМПЕРСКИЕ ВОЛКИ*
Страшные толки, дикие толки:
где же вы, где, имперские волки?
Тысяча вас или сотня?
Я бы хотел над нивой Господней
встретиться с вами сейчас-и-сегодня,
где же вы, где вы, и кто ваша сводня,
страшная ваша волчица.
Спряталась сука. Трещат вертолеты.
Это обычная волчья охота.
Вaсик, васёныш, васёк или кто ты?
Может — Есенин, до боли, до рвоты
капающий на родные киоты?
Спряталась, спряталась сука.
27 июля 1999
____________
* Название группы контрактных войск России, воевавших на стороне Сербии.
О поэзии Александра Миронова: Книга стихов, СПб, ИНА-ПРЕСС, 2002.
Поэзия Александра Миронова в «Новой камере хранения»
Русская поэзия 60-х как гипертекст: Александр Миронов
Из «Гностического цикла» и другие стихи
Вальс Миронова:
хореография Олега Дарка
КОНЦЕРТ
для гения первоначальной нищеты.
о поэзии Александра Миронова,
ЧНБ.
на середине мира
новое столетие
город золотой
